— Фрау Вестингауз, — воскликнул скандализованный министр.
— Тише! — пробормотала фигурка. — Если вы дорожите моим спокойствием, не ездите в Зузель! Слышите? Не ездите! Не смейте ездить! — Она топнула ножкой.
Пфеффер поднял брови. Он поднял бы их выше головы, если б это было в его средствах.
— Вам известно, как я дорожил вашим обществом, — натянуто ответил он: — но я не совсем понимаю… Я отказываюсь понимать! И, наконец, в данном случае я обязан ехать ради государственных интересов.
Он поискал глазами перчатки. Снова стук в дверь. Женщина затрепетала. Министр с негодованием увидел, как его в высшей степени приличная дама ведет себя хуже какой-нибудь папиросницы! Она втянула голову в плечи, высунула от страха кончик языка и юркнула за занавеску.
Вошел лакей. Он доложил о поданном автомобиле.
Пфеффер облегченно вздохнул, взял шляпу и вышел, твердо решив не оставаться больше в пансионе «Рюклинг», где вождь народа, министр-социалист, может сделаться объектом экзальтации, — ни единого дня и часа.
Местечко Мюльрок лежало в огнях. Автомобиль летел в гору, по Зузельскому шоссе, оставляя его за собой все ниже да ниже. Справа в долине был Рейн, слева кустарник и скалы. Министр не смотрел на живописные горные уступы, темневшие в звездном небе, и нетерпеливо нагнулся к светящемуся циферблату часов. Они проезжали сейчас самым пустынным местом. За поворотом начиналась тропинка, ведшая по непролазным кручам в покинутые угольные шахты. Он торопил шофера. Но этот кожаный малый, послушный как автомобильный рычаг, казался сегодня каким-то странным. Он то и дело поникал плечами, зевал и делал судорожные усилия воспрять. Внезапно он поворотил к министру перекошенное от зевоты лицо:
— Херр Пфеффер… Уах!.. Я, кажется, за-за…
Зевота перешла во вздох, вздох в громовой храп, и шофер тяжело свесился в автомобиль. Он спал.
Министр пробормотал проклятье. С ним никогда не случалось ничего подобного! Он перелез на место шофера, сбросив его неподвижные ноги вслед за туловищем. Они летели мимо орешника, скал, столбов… Вот из темноты, в бледном звездном свете, вынырнул белый столбик с цифрой 3.
Министр отчаянно налег на тормоз. И в ту же минуту слева, из-за грушевых деревьев, раздался пронзительный вопль. Голос был не мужской и не женский. Это был нечеловеческий, страшный голос, густой, низкий, с контральтовыми переливами, напоминающими рев тигрицы. От этого вопля волосы у министра зашевелились. Он хотел дать полный ход, заткнуть уши, крикнуть в свою очередь, но ни одно из его желаний не могло осуществиться. Руки и ноги его приросли к месту, губы сомкнулись, язык прилип к гортани, а крик повторился уже у самого колеса автомобиля, и тогда министр, не сознавая, что делает, как сомнамбула, весь белый от ужаса, перекинул ногу и выпрыгнул на шоссе…
Между тем фрау Вестингауз, покинутая им за портьерой, не сразу решилась оттуда выбраться. Сперва она высунула кончик носа, потом кудрявую голову, потом плечо. Увидя, что комната пуста, она тихонько прокралась в коридор, как вдруг чьи-то сухие пальцы стиснули ее руку и насмешливый голос произнес:
— Ваше беспокойство, милочка, просто трогательно!
Яркий свет электричества озарил низенького старичка с плешивой головой и множеством морщин вокруг острых крысиных глазок, с приподнятой правой векой от постоянного ношения монокля. Это был банкир Вестингауз. В кабинете, куда они вошли, находился еще человек, полулежавший в кресле.
Женщина метнула на него беспомощный взгляд, но он лениво скривил губы.
— Сядьте, Грэс! — сказал старичок. — С тех пор как мы женаты, это первый случай вашего дурного поведения. Мы недовольны вами, — я недоволен вами, и Луи недоволен вами. Однако я собираюсь вас утешить.
Он взял телефонную трубку и подмигнул красивому брюнету в кресле.
— Allo! Полицейский участок! Вызовите главного агента. Вы слушаете? Прошу отправить жандармов на Зузельское шоссе для охраны министра Пфеффера. Говорит банкир Вестингауз из пансиона Рюклинг. Никаких сведений, но министр крайне волновался — и, думаю, у него были причины. Вся обстановка его отъезда нам не понравилась… Ну, Грэс, — он повернулся к жене, — что скажете? Нет надобности трястись, милая моя, как веточка мимозы. Вспомните счастливые дни, когда эти пальчики сжимали револьверчик… — Он смерил жену с ног до головы взглядом, который не предвещал ничего приятного. — И зарубите у себя на носу, что ваши фантазии неосновательны, неосновательны, неосновательны. Мы — мирные путешественники. Если вы будете бредить или галлюцинировать, или кидаться в чужие комнаты, то вас придется поместить в клинику.
Глава вторая
УБИЙСТВА НА ОБРАЗЦОВОЙ ДОРОГЕ
Главный полицейский агент Дубиндус и его помощник Дурке сидели друг против друга в канцелярии над ворохом мелких протоколов о краже собак и кошек, а также о голодных смертях в местах общественного пользования и других видах непорядков.
— Что бы вы там ни говорили, — произнес Дубиндус, ударив кулаком по столу, — а на Зузельском образцовом шоссе ни одного протокола! Я всегда утверждал, что это самая лучшая из всех дорог южной Германии. Ну-ка, попробуйте — найдите на ней корку хлеба, пуговицу, папиросный окурок!
— Дайте мне такое место в Германии, где все это можно найти, херр Дубиндус, — и я вам уступлю за него ваше шоссе с головой и с хвостом!
Дубиндус только что собрался достойно ответить своему помощнику, как зазвонил телефон.
— Allo! Банкир Вестингауз? Так… Так… Понимаю! Хорошо!
Он с досадой швырнул трубку и поворотился к Дурке:
— Живо! Автомобиль, жандармов! И чорт меня побери, если там не понадобится парочка кинематографщиков… Едем!
— Куда? — флегматично спросил Дурке.
— За социалистическим министром. Разве вы не знаете, что эта публика не может без покушений! А наш брат лети за ними среди ночи, чтоб сцапать какого-нибудь ловкача, который, уж поверьте, заработает на этом деле больше, чем мы с вами за его поимку!
Дурке, кряхтя, пошел исполнять приказ.
Автомобиль был подан. Жандармы вооружились. Дубиндус застегнул револьвер. Через минуту полицейский автомобиль катил по той же дороге в Зузель, по которой четверть часа назад проследовал Пфеффер.
Но за эти четверть часа погода разно изменилась. Ветер стал крепким и гнал на автомобиль целые тучи пыли. Тяжелые облака затянули небо. Деревья по обе стороны шоссе раскачивались со скрипом и стоном.
— Времена! — злобно бормотал Дубиндус. — Социалистические министры! Если б не шоссе, стал бы я служить новой власти… Ведь на этом самом шоссе тому четырнадцать с половиной лет я оштрафовал его величество, императора Вильгельма Миротворца!
История о том, как Дубиндус оштрафовал Вильгельма, была знакома в Мюльроке каждому мальчишке. Жандармы и Дурке потихоньку заткнули уши.
