- Моя, - произносит тигр, слушая как я тоненько выстанываю под ним, испытывая резкое, почти болезненно-пылающее удовольствие.
Он отстраняется, вызывая тем самым беспомощные, жалобные стоны. Я цепляюсь за него ослабевшими пальцами, скользя по шрамированным плечам. Удары от металлических крыльев Сфинкса никак не хотели заживать, древний оставил о себе память на ранее безупречном теле альфы.
Тигр спускается вниз, приподнимая меня обеими руками под ягодицы. И пьет как из чаши. Вылизывая и посасывая, мурлыча и рыча. Заставляя выгнуться в спине и улететь ввысь, крича во все горло.
Я не могу и не хочу сдерживаться.
- ИТАН! - называю я свою любовь по имени. - ИТАН!
И дрожу, дрожу в потоке накрывающего с головой наслаждения.
Успокаиваться приходится долго, моргаю, пытаясь разогнать туман перед глазами. А тигр улыбается, облизываясь, любуясь мной и поглаживая пальцами набухшие от удовольствия складочки.
И вдруг произносит:
- Я начинаю вспоминать потерянный год. День за днем от нашего знакомства. И кое-что простить тебе будет тяжело. Как ты не могла влюбиться в меня сразу?
Перевернув ослабевшее после полученного удовольствия тело, Итан приподнял меня за бедра, устанавливая на колени и локти. И опять томительные поглаживания по налитым, сразу занывшим складкам.
- Какая ты была... невнимательная, отстраненная, - говорит тигр, подводя руку снизу и постукивая легонько по еще не успокоившемуся набухшему узелку.
-Я... тебя не знала.
- Ты пытаешься оправдаться?
И шелковая теплая твердость дразняще гладит там, где только что был палец. Я повожу бедрами, пытаясь получить сладкое на десерт. Но муж только провоцирует. Из-за гона я плохо соображаю, удивительно, как он может сдерживаться и даже разговаривать.
Мои подергивания бедер успокаивают мягкими шлепками. И ухватившись надежно с двух сторон, почти вдавив пальцы в ягодицы, он готовится войти.
- Только я, - говорит он строго, - чувствуй меня, Мари Донахью.
И я чувствую. Только его. Итан любит трансформироваться снизу, используя все возможности моего подстраивающегося тела. Сейчас он огромный.
Меня расширяют медленно и неумолимо, не давая вырваться из железной хватки впившихся в тело пальцев. Я невольно поднимаю голову, вытягивая шею и шипя.
- Вот так, - выдыхает мой муж, - теперь кричи. Я хочу слышать, как ты кричишь подо мной.
В меня вплыл слепящий свет наслаждения. Перед глазами заплясали звездочки, закручиваясь в спирали и разлетаясь искрами. Тигр вошел полностью, потом вышел и - отпустил себя на волю. Он рычал, менял ритм, то плавно, то быстро. Хорошо, что мы не на кровати, сломали бы ее точно, доски под нами угрожающе трещали.
Острые зубы впились мне в плечо, это не выдержала вторая ипостась и заклеймила самку. Моя пантера проявилась внутри и завизжала от наслаждения. Вокруг сполохи перемешанных запахов, пульсация ипостасей. Мы с моим черным вторым я становимся едины. Оргазмы приходят один за другим, выжигая все, кроме двухголосых стонов и рычания.
Ноги дрожали почти в судорогах, когда я почувствовала заполняющее меня горячее семя. Некоторое время и я, и тигр не двигались. А спазмы у обоих продолжались. Мы лежали и стонали.
- И так - каждый день, здорово, правда? - сказал Итан, немного отдышавшись, и скатываясь на одеяла.
- Каждый день я так не выдержу, - жалобно сообщила я. Тело пело, но сил не было совершенно.
- Выдержишь, - уверенно изрек тигр и счастливо засмеялся.
Собирались лениво. Время от времени замирая и неистово целуясь.
В итоге к поместью вышли только к обеду, наскоро обратившись и одевшись у кромки леса.
Эпилог первый. Часы
Два человека стояли в огромной, забитой вещами под завязку комнате. В маленьких, средних и больших коробках находились предметы, найденные полицией на месте преступления, и настолько подозрительные, что ни списать в утиль, ни продать. Неизвестного происхождения и действия артефакты, странные записи, части чего-то неизвестного, но явно бесценного.
Вещи нумеровали, описывали, паковали. И отправляли сюда, на пятый подземный этаж Центрального полицейского участка Лоусона. То ли на хранение, то ли в заточение. Во избежание и на всякий случай.
По центру, свободному от полок и ящиков, стояли огромные старинные часы. Часы Последнего Времени. Слишком большие, чтобы быть настоящими часами. Вряд ли найдется гигант, способный их перевернуть и запустить снова. На дне темнозеленой колбы горкой лежали упавшие песчинки.
Сейчас часы молчали. Песчинки перестали сыпаться три дня назад, когда в парковом гроте во время плановой полицейской операции были уничтожены древние вторженцы, два неизвестных монстра.
Во всяком случае именно так было написано твердой рукой государственного инспектора Дудля в официальном отчете.
- Как же хорошо работать в тишине, - умиротворенно произнес инспектор.
Наконец-то он был в чистой, выглаженной форме. Сестра жены, взявшая под управление дом вдовца, неожиданно прониклась уважением к сводному родственнику после пары внезапных приходов на работу с проверками. Подозрительная женщина вместо неизвестной любовницы, уводящей мужчину из дома, обнаружила целый штаб носящихся сломя голову сотрудников и мрачного зятя, отдающего распоряжения, сосредоточенного, напряженного.
После первой попытки вразумления, она получила отпор от дипломатичного в домашних условиях Дудля, который никогда не повышал голос в присутствии двух маленьких сыновей. Инспектор сообщил домоправительнице кто она, что он о ней думает, и куда бы ей сейчас пойти, а не мешать занятым людям спасать страну.
На следующий раз она принесла горячую еду и привела малышей пообщаться с папой. И ходила уже постоянно.
В последние дни Дудль поймал себя на том, что с радостью возвращается домой к семье. Да и времени стало больше. После того как часы остановились, в город вернулось тепло. Природа старалась нагнать упущенное.
- Как твои мальчишки? - спросил Акула.
- Растут, начали разговаривать. Говорят: «Папочка». У меня был такой плохой отец, что своим я буду хорошим. Насколько смогу. А ты, так и не остепенился?
- Ты же знаешь, не мое это. Но все отпрыски пристроены, растут в хороших семьях. Они помолчали. Каждый о своем.
- Не знал, чем ты занимаешься, рад был увидеть тебя в гроте, - продолжил Дудль.
- А и не надо тебе знать. Ты же законник, а я в некотором роде преступник, - Акула хохотнул, - будешь знать лишнее, придется тебе меня ловить. А у меня уже возраст не тот от следователей уворачиваться. Да и пожалей раритет, я последний Видящий остался.
Дудль покачал головой. Только в страшном сне ему могла присниться ситуация, в которой пришлось бы гоняться за наемником. Видящий был для людей практически полубогом-защитником, но защитником на редкость опасным и сумасбродным. Чего стоит одно дело с жезлом Варрана.
