Нет, не к добру.
Патти уронила пузырек с лаком в мусорную корзину. «Павлиний голубой» – несчастливый цвет, больше она его в руки не возьмет.
В первую же неделю учебы Куанг Ха стал прогуливать уроки и дерзить учителям. Его чуть было не исключили из школы.
Патти пошла к директору и попросила, чтобы сына направили к психологу. Она твердо верила, что сыну пойдет на пользу, если кто-нибудь облеченный властью припугнет его и вернет на путь истинный.
Но не городские же власти!
Не полиция!
Но задаться вопросом о том, что же натворил сын, Патти не успела, потому что в салон, крича наперебой, ворвались дети.
Куанг Ха хотел, чтобы мама знала: Маи всех обманула.
Ему это вдруг показалось важно, ведь тогда они с сестрой будут равны.
Не он один врет взрослым, которые за него отвечают.
Но Маи затараторила по-вьетнамски как пулемет и перекричала его.
Дело было не во лжи.
Дело было в аварии и в девочке, которая потеряла родителей. Вот что было важно для Маи.
Куанг Ха возразил, что они даже не знают эту девчонку. Не надо вмешиваться, от этого одни неприятности.
Патти пыталась понять, о чем речь, но тут перед ней оказались двое полицейских, которые намерены были обрушить на нее целую лавину вопросов.
Маи не стала ждать, пока это произойдет, схватила мать за руку и потащила за дверь. Патти побежала следом за дочерью, оставив полицейских одних.
Маи привела мать прямиком к машине Делла, молча распахнула заднюю дверь, и Патти оказалась лицом к лицу с Ивой.
На лице девочки Патти прочла горе.
Она увидела в ней себя и многих других ребятишек из Вьетнама, тех, что росли, не зная родителей, оставались одни, кто – из-за крови, которая в них текла, а кто – из-за пришедшей в дом беды.
И Патти распахнула объятия.
Патти подписала документы, вручающие ей официальную ответственность за благополучие Ивы на ближайшие сутки, и патрульная машина вылетела со стоянки с такой скоростью, словно уходила от погони.
Делл Дьюк остался.
Он ждал, что Патти пригласит его к себе домой. Он уже по уши влез в эту историю.
Но Патти не обратила на него ни малейшего внимания, объявила конец рабочего дня раньше положенного срока и принялась раздавать двум маникюршам отрывистые приказы на вьетнамском языке.
Делл торчал у стойки с кассой и пытался придать себе весомости.
Не получалось.
Рост Патти едва дотягивал до полутора метров – против его метра семидесяти пяти, – и все же она упорно и неуклонно оттеснила его к двери.
– Поговорим завтра.
Она повторяла это снова и снова, а потом вдруг крепко ухватила его за правый локоть и буквально силой вывела на улицу.
Делл успел выговорить:
– Мне, наверное, нужно записать номер вашего дома. То есть, конечно, это все есть в файле Куанг Ха у меня в офисе, но…
Патти то ли не слышала, то ли не слушала.
Она извлекла из кармана большую связку ключей, оставила Делла на тротуаре, а сама вошла обратно в салон и заперла тяжелую дверь на нижний замок.
Делл оказался по ту сторону толстого стекла. Впрочем, он не умолкал, словно бы не замечая, что их разделяет дверь, и только повысил голос:
– Что ж, ладно, мне пора. Пойду-ка я домой. Тяжелый был день. Для всех…
Он вытянул шею, чтобы увидеть Иву, но та сидела на корточках, а рядом пристроилась Маи.
Он с ними даже не попрощался.
Патти одним махом отключила сверкающую фиолетовым надпись на витрине. Стекло оказалось тонированным, и теперь разглядеть происходящее внутри было невозможно.
Делл пошел к машине. Обернувшись через плечо, он увидел, что в салоне абсолютно темно. Должно быть, они вышли через заднюю дверь и поехали домой.
Он подумал было поехать за ними следом, но на плечи ему вдруг обрушилась вся тяжесть, вся неимоверность случившегося.
Делл сел в машину, сунул ключ в зажигание и разрыдался.
Он всхлипывал, и мышцы шеи у него обмякали, голова постепенно клонилась вперед, и наконец он уперся лбом в руль.
И только взревевший гудок заново привел в чувство и его, и весь мир вокруг.
Глава 20
Я не знаю эту женщину.
Но она меня обнимает.
Крепко.
Она сильная, она может задушить в объятиях.
Но все выходит наоборот – впервые после того, как мне все рассказали, я впервые могу вдохнуть полной грудью.
Они живут в гараже за маникюрным салоном.
Именно в гараже, а не в перестроенном из гаража доме. Если убрать отсюда вещи, можно ставить машину.
Ванной здесь нет.
В салоне есть туалет и пластиковая душевая кабинка; когда надо, они ходят туда через переулок.
Им не кажется, что в гараже жить неправильно.
Они к этому привыкли.
В гараже всего одно окно, да и то, похоже, его здесь раньше не было.
Просто кто-то взял и вырезал в тонкой стене из оштукатуренной фанеры прямоугольную дыру.
Под самодельным окошком висит допотопный кондиционер, а само окно застеклено и занавешено нарядным куском ткани.
С той стороны, где солнце, ткань совершенно выцвела и узор исчез. Выгорел.
Работает кондиционер, но в гараже ужасно жарко.
А ведь регулятор выкручен на максимум.
На потрескавшемся цементном полу – пестрая мешанина ковриков, цветные веревки бок о бок с пластиковой плетенкой.
В одном углу гаража составлены боками двуспальный матрас и раскладушка. Здесь они спят.
Остаток пространства занят длинным металлическим столом; на столе стоят банки с побегами бамбука и водяными орехами, а за ними виднеется плитка на две конфорки и микроволновка.
С деревянных колышков над столом свисают крюки, на крюках – целая куча кастрюль и сковородок, половники, дуршлаги, большие коробки с кукурузными хлопьями (должно быть, из магазина Costco).
Мама такие тоже покупает.
При одной мысли об этом сердце начинает лихорадочно биться.
Маленький холодильник подключен через переходник, от которого, из одной и той же розетки, запитано целых шесть электроприборов.
Я точно знаю, что это небезопасно.
Тут мои мысли переходят на другое.
