Делл не знает, что семья Маи живет в гараже. А Маи ему об этом не рассказывает.
Но прежде, чем Делл успевает разобраться в происходящем, Маи хватается за телефон, звонит маме и принимается стрекотать на не понятном психологу языке.
Через несколько минут является пожилая официантка. В руках у нее большой белый пакет с коробочками еды навынос.
Маи мило улыбается официантке и принимает у нее из рук пакет в жирных пятнах.
Делл изучает счет, который официантка хлопнула перед ним на стол.
Кроме того, что на столе, в счете значится готовый ужин с жареной курицей, большая порция рыбы с жареной картошкой, ассорти из свежих фруктов и шесть больших соленых огурцов.
Пока официантка снимает деньги с карты, Делл подъедает мой торт.
Но удовольствия ему это, кажется, не доставляет.
Опекуны.
Мне нужны опекуны.
Я занималась астрофизикой, изучала даже системы утилизации отходов в космических кораблях, но никогда не задумывалась о том, как построена процедура установления опекунства над несовершеннолетним в штате Калифорния.
Я уже поняла: жизнь – это прогулка по минному полю; никогда не знаешь, где рванет.
Я снова в Центре защиты детей.
В соседних комнатах говорят обо мне.
Подслушать совершенно невозможно, но я все равно все слышу.
Меня заперли в кабинете медсестры.
Никто не хочет, чтобы я снова грохнулась в обморок.
Бешеный слон по-прежнему стоит на своем месте, в комнате для ожидания, что за дверью. Я и сама стараюсь держаться от него подальше.
Я сижу на кушетке. В комнате темно. Кушетка застелена хрустящей белой бумагой, и я в буквальном смысле слова не могу пошевелиться без того, чтобы не издать такой звук, с каким едят картофельные чипсы.
К счастью, я умею совсем не шевелиться. Тут я ас.
Мои друзья остаются снаружи, на парковке.
Я вижу их сквозь щели в жалюзи.
Издалека они выглядят довольно подозрительно.
Они стоят тесно, плечом к плечу, в напряженных позах.
Послеполуденное солнце над Бейкерсфилдом мечет вниз лучи, раскаляет машины и тротуары. Любой, кто в своем уме, уже спрятался под крышу, поближе к кондиционеру.
Я смотрю, как Маи проворачивает все дело.
Она обращается к своей маме. Позже я узнаю, что она говорила:
– Мы запишем его адрес. А если нас захотят проверить, поедем туда и сделаем вид, что мы там живем.
Патти молчит. Вид у нее кислый.
Делл понятия не имеет о происходящем. Маи тараторит очень быстро:
– Если мы этого не сделаем, они будут держать ее здесь. А потом сдадут в приемную семью. Она будет жить неизвестно где с людьми, которых даже не знает. Да она опять сбежит!
Маи твердо смотрит в глаза матери:
– Мы ей нужны.
Патти смотрит вдаль, но при этих словах переводит взгляд на небольшие ладони Делла. Психолог грызет ногти.
Ей, должно быть, это страшно не нравится. Она не сводит глаз с его ногтей. И говорит, наверное:
– Я в это лезть не хочу.
Странно от нее это слышать, ведь она примчалась в Центр на автобусе сразу же, как только услышала, что я сбежала из больницы.
Она не хочет в это лезть – но что она тогда здесь делает?
А потом я вижу, что Патти втягивает воздух и складывает руки на груди в знак твердости принятого решения.
Я хорошо знаю эту позу.
Так всегда делала мама. Это означало – спорить бесполезно.
Машина завертелась.
Меня официально помещают к старым друзьям семьи – Нгуенам.
Это только на первое время. На сейчас.
Но есть ли в мире что-либо помимо «сейчас»? Раньше еще существовало «тогда». Но того мира больше нет, ему был положен конец на перекрестке, где прогремел взрыв.
Я слышу, как они обсуждают детали.
В Центре поверили, что Нгуены живут в «Садах Гленвуда» – это жилой комплекс, где снимает квартиру Делл.
Меня отправляют к ним ненадолго. НА ВРЕМЯ.
Это повторяют специально. Чтобы мы все поняли.
На время. Ненадолго. Не навсегда. Временно. Мимолетно. На небольшой срок. Только на сейчас.
Мы все поняли.
Согласно этой временной договоренности, я должна буду раз в неделю посещать Центр. И буду продолжать заниматься со своим психологом – Деллом Дьюком.
Я сказала, что не хочу ходить в школу, и мне выдали специальное разрешение. Сейчас от меня никто ничего не требует. Боятся, что я снова убегу.
Делл Дьюк согласился следить за тем, чтобы я училась на дому. Когда его спрашивают, как у меня дела в школе, у него становится виноватый вид.
Я жду, что он расскажет про тот тест и про то, почему меня отправили к нему на прием, но он молчит.
Впрочем, мне все равно, врет он или говорит правду.
Итог все равно один и тот же.
Делл везет нас обратно в салон «Удача».
Все молчат – очень устали.
В Центре Патти Нгуен подписала целую кипу бумаг. А вдруг она сама не знает, на что дала согласие?
Я-прежняя прочла бы эти документы от первой до последней строчки. Мне-нынешней совершенно все равно.
Я вырвалась из Центра. Остальное не важно.
В солнечном свете Бейкерсфилд кажется каким-то тусклым. Я смотрю в окно, и мне кажется, что все вокруг ненастоящее, копия.
Мир словно выцвел.
Словно достаточно потянуть за краешек – и он затрещит по швам.
* * *
Мы возвращаемся в салон маникюра, и я понимаю, что успела к нему привыкнуть. Это так странно.
Дверь закрыта, но запах лака чувствуется уже на тротуаре.
Пары лака наверняка канцерогенны.
Когда мир еще не был разбит вдребезги, я бы встревожилась.
А сейчас – просто вдыхаю и задерживаю ядовитые пары в легких.
Будь что будет. Что угодно. Будь что будет.
Делл еще какое-то время вертится вокруг, но только мешает.
Я вижу, что он доволен собой. Наконец он прощается и идет к машине.
В «Джеймисоне» его все благодарили.
А он не похож на человека, которого часто благодарят.
У него развязан шнурок, живот плывет впереди, но в походке проглядывает незнакомое доселе самодовольство.
Я ни на что больше не обращаю внимания, но не заметить его гордый вид невозможно.
