Как говорит Патти Нгуен (похоже, ей сердечная боль знакома не понаслышке), все на свете можно вылечить работой да стаканом воды – было бы только время.
Поэтому она заставляет меня выпить два стакана воды.
Потом садится рядом и говорит:
– Я помогу найти тебе хорошую семью. Не отпущу тебя, пока не подберу тебе хороших людей. Даю слово. Ты будешь жить с нами до тех пор, пока мы не найдем подходящий вариант.
Я хочу поблагодарить ее, но не могу.
Но нельзя же совсем никак не реагировать.
Я киваю.
Патти встает из-за стола, открывает шкафчик и начинает сгружать в него квадратные пузырьки с лаком.
«Подходящий вариант» обычно ищут для бездомных собак или для пожилых людей, которые больше не в силах подняться по лестнице или самостоятельно вскрыть банку консервов.
Найти «подходящий вариант» для ребенка, наверное, будет куда труднее.
Глава 29
Через две недели после аварии, в субботу, в местном общественном центре проводят поминальную службу по моим родителям.
Меня отвозит Делл; с нами едут Маи и Патти. Куанг Ха говорит, что у него другие планы, сует в рюкзак что-то вроде кусачек и уходит прочь по улице.
В общественном центре нас встречает Ленора, и еще я узнаю медсестру, которая хлопотала надо мной в Джеймисоне, когда я разбила голову.
Не могу на них смотреть.
Ни на кого не могу смотреть.
По дороге ко входу Маи берет меня за руку. Ладонь у нее теплая.
Внутри прохладнее обычного, вокруг море незнакомых лиц, все стараются подойти поближе и выразить сочувствие (каждый – на свой лад).
Кажется, я не могу дышать.
Воздух застревает на входе в легкие и скапливается где-то в глубине.
Меня ставят в первый ряд.
Панихиду организовали люди из компании, где работал папа. Три человека по очереди выходят с речью.
Я не слышу ни слова из того, что они говорят.
На подставке у возвышения стоит увеличенная фотография мамы и папы – их сфотографировали еще тогда, когда у папы были волосы, а мама была худенькой.
Они обнимаются и смеются.
Я знаю эту фотографию.
Она стоит в уголке маминого бюро, в рамке из ракушек.
Помню, маленькой я спросила маму, почему на этой фотографии они такие счастливые, и мама ответила – потому, что они знают, что когда-нибудь у них появлюсь я.
Логики никакой, но я ей поверила.
После службы всем дают белые шарики и просят выйти на улицу.
Шарики наполнены гелием, на белых боках – жирные фиолетовые буквы: «Джимми и Роберта».
По замыслу организаторов, мы должны выпустить их в небо, а какой-то парень в костюме (и сандалиях на белые носки) в это время будет петь про то, что главное на свете – любовь.
Я в ужасе.
Я точно знаю, что в конце концов шарики станут латексным тряпочками и повиснут на проводах.
Они попадают в реки и ручьи, их унесет на много миль, в океан, и там ими будут насмерть давиться рыбы и морские млекопитающие.
Но я не могу найти в себе сил заговорить и предупредить окружающих о бедах, которые случатся лишь потому, что кому-то пришло в голову, будто это так трогательно – выпускать в воздух мины замедленного действия.
Краем глаза я замечаю малыша, который не желает отпускать дареный гелиевый шарик в небо.
В конце концов родители силой вытягивают веревочку у него из сжатого кулака.
Четырехлетка рыдает от обиды, и я вижу: он единственный из всех понимает.
В местной газете печатают мою фотографию – размером с почтовую марку. Учреждают фонд для оплаты моего дальнейшего образования.
Работодатель отца делает в фонд щедрый взнос.
В список жертвователей попали многие, но для меня это лишь имена, которые я тут же забываю, потому что за ними не стоит ни одного знакомого лица.
Я узнаю только Хайро Эрнандеса из «Мексиканского такси».
Я пишу Хайро благодарственное письмо, и он звонит в салон «Удача». Прошло две с половиной недели с момента аварии. Я пишу на листке с логотипом салона, поэтому он решил, что в «Удаче» знают, где меня искать.
Патти удивлена тем, что мне звонит мужчина.
Я объясняю, что это мой старый друг. Он и правда друг. И гораздо старше меня. Так что все это чистая правда.
Хайро спрашивает, как у меня дела, а потом говорит:
– Если тебе куда-нибудь понадобится съездить, обязательно позвони мне.
Я говорю:
– Позвоню. Обязательно.
Наступает долгая тишина, но я знаю, что собеседник все еще на линии. На меня поглядывает Патти, поэтому я киваю и делаю вид, что в трубке не тишина, а чей-то голос. Наконец я говорю:
– Вы записались в школу?
Он говорит:
– Нет еще.
И спрашивает:
– А у тебя в школе как?
Можно было бы сказать «нормально», но врать не хочется, и я отвечаю:
– У меня перерыв.
Он говорит:
– У меня тоже.
Я добавляю:
– Но сегодня я схожу в библиотеку. Надо же как-то начинать.
Я вешаю трубку, а позже, днем, спрашиваю Патти, можно ли мне сходить в библиотеку. Патти разрешает.
В библиотеке я иду наверх и нахожу то самое место за за креслом-пончиком. Я заползаю туда, но не тороплюсь заснуть. Из своего убежища я слежу за происходящим вокруг.
В библиотеке есть постоянные посетители.
Некоторые говорят сами с собой.
Но тихо – в библиотеке не положено шуметь.
Хорошенько вздремнув, я снова спускаюсь на первый этаж.
Наибольшей популярностью пользуется зал, где стоят компьютеры.
Удивительно, но многие из тех, кого я легко приняла бы за бездомных (судя по тому, сколько вещей они оставляют на входе), пользуются Интернетом.
Они проверяют свои странички в «Фейсбуке».
Я смотрю, как эти люди кликают по картинкам и просматривают те же самые видео, что и скучающие подростки, которых после окончания уроков становится множество.
Не знаю почему, но меня это утешает.
Я выхожу на улицу и сажусь на ступени.
Я никого не жду.
Я просто живу.
Время существует лишь у меня в сознании.
Когда горюешь, идти вперед невероятно тяжело.
