Под болезнями я имею в виду человеческие заболевания.
Конечно, я и себя изучаю. Но у меня все болезни всегда протекали в легкой форме и угрозы для жизни не представляли.
Я наблюдаю за мамой и папой и все записываю, но они не очень любят, когда я пытаюсь у них что-нибудь диагностировать.
Регулярно выходить из дому меня заставляет только одно (это если не считать необходимости посещать тюрьму строгого содержания, она же средняя школа, а также не учитывая еженедельных походов в городскую библиотеку): я наблюдаю за заболеваниями в различных слоях населения.
Будь моя воля, я бы по нескольку часов в день сидела в больнице, но медсестры этого почему-то не любят.
Даже если я пристраиваюсь где-нибудь в приемной и делаю вид, что читаю книжку.
Приходится ходить в местный торговый центр – там, к счастью, тоже больных хватает.
Только я там ничего не покупаю.
Я давно уже записываю увиденное в блокнот и делаю карточки для установления правильного диагноза.
Больше всего мне нравятся кожные болезни. Я их фотографирую, но только если больной (и мои папа с мамой) этого не видят.
Интерес номер два: растения.
Мы живем среди растений. Они зеленеют, растут, разбрасывают семена, тянут корни во все стороны.
А мы их даже не замечаем.
Да оглядитесь же вы вокруг, люди.
Растения прекрасны.
Если бы они умели издавать звуки, у каждого был бы свой голос. Но растения молчат, и вместо речи у них – разные цвета, и формы, и размеры, и строение листьев.
Растения не умеют мяукать, лаять или чирикать.
Мы думаем, что у них нет глаз, но они знают, на какой высоте над горизонтом стоит солнце и когда восходит луна. Они не просто чувствуют ветер; они слушаются его и начинают расти в другую сторону.
Не спешите говорить, что я сошла с ума (впрочем, такую вероятность никогда нельзя исключать) – посмотрите сначала в окно.
Вот прямо сейчас.
Надеюсь, что окно у вас выходит не на какую-нибудь парковку и не на стену соседнего дома.
Пусть вы увидите за окном высокое дерево с шелковистой листвой. Заметите, как волнуется под ветром трава на бескрайнем поле. А где-то неподалеку пробиваются сквозь трещину в асфальте сорняки. Растения везде.
Прошу вас, посмотрите на них по-новому. Они – целый мир.
С большой буквы М.
Мой родной городок ничем не отличается от других городов Калифорнийской долины: пустынный климат, ни озерца, ни речки, сушь и страшная жара больше половины дней в году.
Впрочем, я живу здесь всю жизнь, и давно привыкла к тому, что на улице месяц за месяцем держится температура под сорок градусов.
У нас это называется лето.
Однако совершенно очевидно, что, если отбросить жару, условия для выращивания растений у нас идеальные – яркое солнце, плодородная почва, только бы воды добавить.
Я и добавила.
Поэтому там, где у нас перед домом раньше был клочок газона, сейчас высится бамбуковый лес пятнадцати метров в высоту.
Еще у меня есть огород, где круглый год зреют овощи, а рядом с огородом я посадила цитрусовые деревья (апельсиновое, грейпфрутовое и лаймовое).
У меня растет виноград, различные вьющиеся растения, однолетние и многолетние цветы, и есть пятачок с тропическими растениями.
Чтобы узнать меня, нужно узнать мой сад.
Мой сад – мое святилище.
Есть что-то невыразимо печальное в том, что человек не помнит самые-самые первые годы своей жизни.
Мне всегда кажется, что именно там скрыт ключ к ответу на вопрос «Кто я?».
О чем был мой первый страшный сон?
Что я почувствовала, когда сделала самый первый шаг?
Как я поняла, что пришла пора отказаться от подгузников?
От года до трех я помню себя очень смутно, а первые связные воспоминания относятся уже к детскому саду, хотя вот его я как раз старалась позабыть изо всех сил.
Родители сказали, что в детском саду будет очень весело.
Они ошиблись.
Школа, в которой был устроен детский сад, располагалась всего в нескольких кварталах от нашего дома; именно там, в школе, я впервые преступила черту и усомнилась в системе образования.
В тот день миссис Кинг, наша воспитательница, прочла нам детскую книжку с картинками. Книжка несла в себе все недостатки, которыми грешит большинство литературы для дошкольников: повторы, нудные стишки и откровенное перевирание научных фактов.
Помню, как миссис Кинг спросила учеников:
– Что вы почувствовали, когда мы читали эту книгу?
Лично я могла бы честно сказать, что мне было скучно, – незадолго до этого наша воспитательница, приторно улыбаясь, велела нам улечься на липучие резиновые матрасики и двадцать минут полежать, потому что так полагалось после «обеденной книжки с картинками».
Половина детей при этом обычно крепко засыпала.
Я очень хорошо помню, что мальчик по имени Майлз два раза описался, а все остальные, кроме разве что некоего Гаррисона (у него явно имелся синдром беспокойных ног), были совсем не прочь полежать и отдохнуть.
О чем они вообще думали?
Всю первую неделю, пока остальная группа отключалась, у меня в голове без конца крутились мысли о том, насколько эффективно в садике поддерживают чистоту напольного покрытия.
Как сейчас помню: миссис Кинг сидит, выпрямив спину, а пронзительный ее голос так и бьет по ушам:
– Так что же вы почувствовали, когда мы читали книгу?
Тут она несколько раз демонстративно зевнула.
Помню, я заозиралась на других детей, думая: «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть ей кто-нибудь крикнет: «Скука»!»
Все те пять дней, что я ходила в сад, я не проронила ни звука, и не имела никакого желания что-то менять.
Но за эти пять дней я услышала от взрослых больше вранья, чем за всю прежнюю жизнь, – то нас уверяли, что по ночам в группе наводят порядок добрые феи, то рассказывали какие-то безумные вещи о том, что положено иметь наготове на случай землетрясения, – и потому была уже на грани.
И вот когда воспитательница обратилась ко мне:
– Что ты почувствовала, когда мы читали книгу, Ива? – я ответила прямо:
– Мне совершенно не понравилось. От Земли до Луны триста восемьдесят четыре тысячи километров, поэтому Луна не услышит никакого «баю-баюшки». У кроликов не бывает домов. И иллюстрации скучноватые.
