Восемь – на север.
И в конце три квартала – на восток.
На карте маршрут выглядит очень скромно.
Как ни странно, я еще жива.
После первых двух кварталов у меня заболело слева так, будто мне воткнули нож под 7-е ребро (у ребер нет собственных названий, только номера с первого по двенадцатый, и еще сторона – левая или правая).
Ноги – точнее, икры – дрожат мелкой дрожью. Я чувствую себя выжатой как лимон.
Щиколотки как деревянные.
Воздух кажется густым.
Я чувствую столько разнообразных нарушений – ускоренное сердцебиение, повышение кровяного давления, сухость во рту, сдавливание в легких, мышечные спазмы, – что не могу даже примерно проследить за тем, как идут вразнос все системы организма.
Горькая правда: я не в состоянии пробежать без передышки даже восемь кварталов на юг (первый этап нашего забега).
На шестом квартале я начинаю спотыкаться.
Кажется, я вот-вот потеряю сознание (а журнального столика здесь нет, падать некуда).
Маи кладет руку мне на локоть и говорит:
– Ничего, Ива. Просто дыши.
И, как бы глупо это ни звучало, но, как только я беру под контроль свое шумное дыхание, со мной что-то происходит.
На смену головокружению приходит благодарное чувство за жизнь, которая мне дарована.
Это, наверное, какой-то феномен, связанный с кровяным давлением.
Обратно в «Сады Гленвуда» мы с Деллом и Маи идем не спеша.
Мне хочется, чтобы кто-нибудь из них сказал, что в следующий раз у меня получится лучше. Но все молчат.
Входя в дом, я говорю:
– Завтра попробую еще раз.
Маи и Делл обмениваются озабоченными взглядами.
И в этот миг я решаю, что буду заниматься бегом весь остаток жизни, каждый вечер (при условии наличия времени).
Кажется, я склонна к соперничеству сильнее, чем мне казалось прежде.
Мы бегаем каждый день целую неделю, и от этого у меня все болит.
На четвертый день происходит неожиданный откат, и я целую милю не бегу, а иду, чуть ли не ползу, но в целом очевидно, что прогресс есть.
Впрочем, по всей видимости, следует признать, что выдающимся бегуном мне не быть.
Есть и еще одна правда, помасштабнее: когда я двигаюсь, то выгляжу отнюдь не естественно.
Осознав это, я вдруг понимаю, что никогда не танцевала.
Помню, что в четвертом классе нас учили изображать какой-то несложный народный танец, но теперь я припоминаю, что мне даже на это остро не хватало координации.
Забавно видеть, как ловко мое сознание заблокировало былой опыт.
Сейчас мне двенадцать, вскоре я должна буду стать подростком, а потом и взрослой – значит ли это, что для облегчения перехода в новый статус мне нужно будет уметь двигать бедрами под музыку?
Меня бросает в пот от одной мысли об этом.
Вот зачем нужно бегать.
Я думаю, что в контексте физических усилий процессу следует придавать больше значения, нежели результату.
И я так считаю вовсе не потому, что нам это говорили в школе на физкультуре.
Вокруг меня нарождается новый мир.
Мне нравятся фламинговые кроссовки, розовые с фиолетовым.
Может быть, меня просто вымотала тряска от бега трусцой.
Ежедневный забег длится всего шестнадцать минут, но я думаю о беге, даже когда не бегу.
Я знаю, что в процессе активных физических упражнений мозг начинает работать по-другому.
Учитывая обстоятельства, о большем не приходится и мечтать.
Глава 46
По дороге в прачечную я заглядываю под осколки лавы в главном дворике.
Я разгребаю удивительно грязные красные камни, расчищаю небольшое пространство и отгибаю краешек рваной пластиковой подстилки.
Как я и предполагала (сорняки-то растут), пластик лежит прямо на земле.
На один краткий миг я представляю себе: убрать камни, вырыть пруд, посадить водяные лилии и красные лобелии…
Вдоль северного края пруда я посадила бы высокий бамбук, чтобы его заросли выступали на открытое пространство и отбрасывали тень на крышу. Я вдруг вижу перед собой сплетающиеся лозы и буйные лиственные побеги, а воздух вокруг душист и напоен ароматом жизни.
Но через мгновение видение ускользает.
Передо мной – груда красного камня да чертополох.
Край черного пластика у вентиляционной решетки хлопает, будто черный флаг.
Я иду наверх, чтобы рассказать об увиденном.
Делл и Куанг Ха сидят на диване. Маи валяется в кровати и читает книжку. Патти ушла в салон. Я говорю:
– Я придумала. Надо посадить подсолнухи внизу.
Маи все слышит, потому что тут же кричит из нашей комнаты:
– Где внизу?
Я гну свое:
– Можно убрать красную пемзу. Под ней земля. Я проверяла. Вы только представьте – полный двор подсолнухов.
Делл вдруг становится серьезен:
– Нельзя. Убирать ничего нельзя. Дом принадлежит банку.
В комнату входит Маи:
– И камни вообще-то тяжелые.
Куанг Ха жмет на пульт и прибавляет звук.
Деллу приходится повысить голос:
– Камни трогать нельзя.
Я говорю:
– Ну, хоть с краешку.
Куанг Ха это все неинтересно, но он говорит:
– Мой подсолнух вырос больше всех. Его пора пересаживать в землю.
Делл машет руками:
– Никто ничего пересаживать не будет. Пусть растут где растут, будут карликовые цветы. Ну, или какие там они становятся, когда мало места.
Маи это не нравится.
– У нас на программе для «группы риска» было целое занятие про то, как получать разрешение на общественные инициативы.
Делл смотрит на нее безумным взглядом:
– Какая же это общественная инициатива?
– А вот такая! – громко отвечает Маи.
Делл меняет тактику:
– А я вообще сейчас занят, мне не до беготни по инстанциям.
При этом он сидит на диване рядом с Куанг Ха, и незаметно, чтобы кто-то из этой парочки переутомлялся на работе. Ни сейчас, ни вообще.
Тогда я говорю:
– Я все устрою. Я сама получу разрешение от банка.
Это почему-то звучит слегка угрожающе.
