– Ты пахнешь желанием касаний. Вожделением.
Когда он произносил эти слова тихо, что-то складывалось и раскладывалось внутри меня. Моментально отключились все центры сопротивления, остались только рот, полный слюны, и чувственная готовность всех рецепторов.
– Ты пахнешь, – голос обволакивающий, такой же бархатный, как и аура Дрейка, – желанием принять. Добровольно. Отдать все.
Последние слова с ноткой жесткости. Едва уловимой. Так случайно отблескивает сталь ножа, которым режут для букета цветы. Очень красивые цветы.
– И знаешь, что во мне это пробуждает в ответ?
Нет. Очередная жадная, игривая мысль.
– Много всего…
Я забыла про урок. Про стены Реактора, про надобность слушать учебный материал – рядом с тем, кто стоял сейчас близко, создалось отдельное пространство.
– Например?
– Агрессию. – Шепот не потерял мягкости. – Ту древнюю, очень глубокую, которую я никогда не выпускаю наружу. Желание обладать. Это будит во мне собственника, который хочет клеймить. И еще огромную нежность – как каньон, как трещину. Она делает меня уязвимым. Эта любовь к тебе.
– Ты не бываешь уязвимым.
«Бываю, когда это касается тебя».
Моей шеи коснулись губы. Мягко-мягко. Под мочкой уха. Спустились ниже – проложили дорожку из трех поцелуев. А после настиг коварный вопрос:
– Но мы ведь тратим время не на то, правда? Я так и не дождался от тебя ответа.
По теме урока. Точно… Вот только не давалась сегодня мне эта тема, внимание смещалось не туда. Нет, бывало, я совершенно спокойно воспринимала Дрейка как учителя, но не сегодня.
– Мне просто нравится на тебя смотреть.
Начальник отстранился, и взгляд его сделался хитрым.
– Может, сменить тебе преподавателя? Чтобы ты на него не реагировала?
– Если хочешь, чтобы мы в первый раз поругались, смени.
Дрейк выпрямился. Теперь на его губах играла та самая улыбка, которую никто и никогда не мог разгадать.
– Кстати, – я легко пожала плечами, – мы ведь и правда никогда за всю нашу историю не ругались. Ни разу. Прямо совсем не как «обычная пара».
Он взял стул, поставил напротив, сел за мой стол с обратной стороны. Отзеркалил мой же взгляд ленивой расслабленной кошки, вот только в его глазах, в отличие от моих, плескались под двойным дном странные выражения.
– Думаешь, это хорошая идея – иметь со мной конфликты? Не забывай, я все-таки всемогущ. – Об этом сложно было забыть. – И, если спокойная жизнь тебе однажды наскучит, я с удовольствием внесу в нее эмоциональное разнообразие. Но только в качестве игры. Потому что настоящая ссора между нами чревата большими последствиями.
– Вздрогнут Уровни?
– Возможно, не только они. – Дрейк, увлеченный, как мальчишка, вдруг снова подался вперед. – Хочешь, я покажу тебе?
– Что именно?
– Нашу ссору.
Очередная «прямая трансляция»?
– Хочу.
Я сама не знала, зачем ответила так. Наверное, из любопытства, потому что настоящих ссор между нами я никогда не желала и даже не верила, что смогу хоть одну из них спокойно пережить. Мы и правда необычная пара, и такие, как мы, не сходятся для того, чтобы сотрясать землю пустыми склоками.
Он коснулся моей руки. Положил свою ладонь сверху, и мир тут же вздрогнул. Я увидела себя, сидящую в маминой квартире на кровати. На Земле, в своей старой комнате. И сердце мое было порвано в клочья. Оно, избитое и раненное неправильными словами, ощущалось отекшим, разбухшим от боли. Мир накренился, как битое пыльное стекло в ссохшейся раме. И, помимо своей собственной боли, ввинтился в меня жгут чужой боли – Дрейковой. Она была в разы сильнее моей, острее, ужаснее. Она была Вершащей, могучей, как черная дыра, и практически неуправляемой. Она была Антивселенной, убийцей.
Всего лишь секунда – и касание прервано. Вновь солнечный кабинет в Реакторе, стены, испещренные солнечными зайчиками.
– Вот чем чреваты наши с тобой конфликты.
В Дрейке не было напряжения. Ни капли. Он знал, что до этого никогда не дойдет, я, как ни странно, знала это тоже, но увидеть последствия размолвки воочию – наглядный пример сценария, в который я уже никогда не захочу попадать.
– Ух… – По моей спине прошли мурашки, на этот раз ледяные. – Очень… познавательно.
А он меня любил. Любил так, что не разбить, не разлить, даже не потревожить это чувство. Удивительный человек, глубины которого мне никогда не познать. И я любила его так же.
Дрейк посмотрел на часы.
– Десять минут до конца занятия, и мы потратили время не на то.
– Время невозможно потратить «не на то» – ты сам этому учил.
– Ладно, – он легко согласился, – перенесем на следующий раз. «А этим вечером я покажу тебе воочию, какой отклик во мне пробуждает твое вожделение» – это не прозвучало, но я уловила. Дождаться бы.
– Следующие два часа у меня будут заняты новобранцами.
Я оживилась.
– Какими новобранцами?
– У-у-у, – Дрейк улыбнулся шире, – самый быстрый шаг к нашей первой ссоре, если ты на одного из них засмотришься.
Он шутил. Он знал, что этого никогда не случится. И потому пояснил:
– Я собираю еще один отряд для работы на сложных, отдаленных уровнях.
Вон оно что… Некие не знакомые мне могучие ребята будут проходить собеседование и тесты. Занимательно.
Я привыкла к тому, что в кабинете пусто, что в нем никогда не бывает лишней мебели – меня давно перестало это тяготить. Я привыкла к Реактору и к этому миру, я вплелась в него гармонично и ласково. В эти ковры, в вид серебристой одежды на Комиссионерах, во все.
Дрейк принялся стирать тряпкой с доски меловую линию, которую нарисовал ранее для наглядного пояснения, – график роста гормонов в стрессовых ситуациях. Он до сих пор использовал обычную доску и мел из-за меня, знал, что я отвлекаюсь на висящие в воздухе световые чертежи.
– А сколько тебе лет? – вдруг спросила я неожиданно для себя самой. И плечи Начальника заходили ходуном. Повернулся он с широкой улыбкой на лице, сложил тряпку между ладонями:
– Решила наконец выяснить возраст собственного мужа? Не поздновато?
Мне тоже было смешно.
– Ну… – и даже ответ не нашелся.
Тряпка отправилась на деревянную полку-подставку. Изогнулась бровь на мужском лице.
– Что, если я скажу «сто»? Или «сто десять»? Представишь меня дряхлым стариканом с трясущимися коленями и шамкающим беззубым ртом? У людей неверные ассоциации срабатывают быстро. А если скажу «тысяча»? Превращусь в злобное чахлое существо, которое держит свою смерть в «яйце»? Или как там у вас на Земле в сказке?
