К той квартире, которую я снимала с тех пор, как познакомилась с Томми. Я здесь появлялась редко, набегами. Если соглашались за барыш и втайне от Зига и Сулли меня подкинуть и подождать минут пять-десять у подъезда разные знакомые. Оставляла здесь заработанные для себя деньги, складировала, чтобы не отобрали.
Меня вытащили из салона жесткой хваткой за локоть, я шаталась. Повели в подъезд. И все никак не удавалось вспомнить, где ключи. В рюкзаке? Потерялись? Голова плыла от слабости; по ступеням на третий этаж я взбиралась, как на эшафот, заплетаясь.
Мой жесткий проводник остановился у двери – да, точно, я ведь в полях называла ему свой адрес…
Он не стал париться с ключами, не стал пинать ногой, он просто надавил на дверь плечом. Надавил так, что треснул косяк и она открылась.
Внутри темно.
Меня подтолкнули внутрь, щелкнули выключателем в коридоре – свет не зажегся. Да, за электричество не заплачено, его отключили. Единственное, куда я смогла добраться, – до небольшой козетки. До маленького грязного диванчика со спинкой, почти упала на него, привычно прижала руки к окровавленной одежде. И вдруг поняла, что никуда я больше с этого места не сойду. Пусть меня тащат, закидывают на плечо, пусть волочат по земле… Ни одного шага более своими ногами.
Да и ног как будто не было. Все ослабело до предела, набирал обороты воспалительный процесс. Подумалось вдруг, что лучше я сдохну здесь: здесь не противно.
Скрипел пол под ногами охотника, осматривающего помещения одно за другим – маленькую захламленную комнатку слева, чулан, кухню, туалет… И вдруг я поняла, зачем мы здесь. Конечно. Сейчас он заберет из вентиляционной шахты деньги, присвоит их себе и только после повезет меня в дом мафиози.
Не было даже злости. Если бы я была им, наверное, поступила бы так же. Зачем оставлять то, что плохо лежит? Тем более я сама рассказала «о богатстве», предлагала его. Не нужно выбирать, когда можно взять все.
Более всего на свете я мечтала остаться одной – невозможная мечта, не в моем случае. Чтобы просто тихо вокруг, чтобы можно было просто слушать, просто дышать. Просто лечь наконец. В туалете чем-то погремели, после хлопнули дверью. Меня продолжало подмораживать: наверное, поднялась температура. На столе старая железная кружка – я иногда пила из нее воду, смотрела в окно. Когда-то, в другой жизни…
Он не схватил меня за локоть, не поднял, не поволок обратно в машину. Он уселся в кресло напротив, занял его целиком. Еще никогда и ни под кем оно не смотрелось столь крохотным, узким и тесным. У него туша невероятного размера. Сложил руки на поясе, и снова удивила мощь его шеи, бицепсов, груди. Пусть мне в темноте виделся больше абрис, силуэт, зато я отлично помнила взгляд светлых раскосых глаз. И жесткую линию рта.
«Зачем он сидит здесь?»
Меня до сих пор пугало в нем всё, но более всего непредсказуемость. Я не знала, что происходит в его голове, какие в ней мысли, принципы. Стальные, наверное, как канаты на заводе. Совершенно негибкие. А нутро – из железных балок, песка и бетонных стен.
Он просто сидел, просто молчал. Мое пузо болело так, будто его грызли крысы.
Тишина. Я слышала чужое дыхание.
А после мне повторили вопрос, который уже задавали в машине.
– Шестнадцать пулевых отверстий. Откуда?
Наверное, нужно было изображать гордость, но сил на нее не осталось. Мы с ним, с этим незнакомцем, вдруг на минуту сблизились, встали на одну частоту. И подумалось: пусть будет исповедь. Прощальная. Почему нет? Пусть хоть кто-то узнает мою историю напоследок. Может, и уходить тогда будет проще?
– Ты ведь не хотел слушать, – прошептала я тихо. Без упрека, без попытки звучать задиристо. Время перепалок прошло.
Он помолчал снова. Недвижимый, будто высеченный из чего-то очень жесткого.
– Теперь хочу.
Я хмыкнула.
Хочет он… Ладно… Наверное, и мне хотелось кому-то рассказать. Хоть раз.
Но, прежде чем начать, долго молчала я.
– Они… стреляли в меня. Каждый раз, когда задание было выполнено «не так». Даже если все было «так». Зиг и Сулли… – Боже, я терпеть не могла этих подонков. До черноты, до адовой жгучей ненависти. – Ножевые шрамы от них же…
На меня смотрели, не мигая. Не торопили, не комментировали. Не высказывали ни вопросов, ни доверия, ни недоверия. И подумалось, что из Охотника вышел бы идеальный священник – те умеют слушать.
Я уж думала, он более ничего не произнесет. И почему-то отчаянно хорошо виделся сейчас ровный взгляд его серых глаз.
А после прозвучало:
– А теперь сначала. И в подробностях.
Мне было плохо, мне хотелось спать. Я вздохнула тяжело, но все-таки задумалась: «Сначала – это откуда? С неполученного дома, который должен был стать моим? С подписанной треклятой бумаги, с азартных игр, с Томми?»
Да, точно. Лучше начать с Томми…
* * *
(Loolacoma – Inside)
Я, наверное, уснула. Или отключилась.
На чем прервался мой рассказ? Мне поверили? Нет?
В квартире никого не было, я это чувствовала. Я все на том же диване, скрючившись, внутри все плохо, очень плохо. Кажется, теперь у меня болело все, включая голову и конечности.
Этот зверь ушел?
Что теперь? Он позовет Зига и Сулли сюда, скажет: «Идите, забирайте», может, в его обязанности не входило волочь меня к ним? Очень страшно ждать в тишине.
В спальне стояла кровать – железная, с металлической сеткой, но на ней нет даже матраса. Там на полу хлам, и я не дойду. Кое-как поднявшись, чтобы дойти до кружки, а после до раковины, я сделала пару глотков воды. И едва не упала на обратном пути к диванчику. Темная квартира теперь казалась враждебной. Собственно, враждебным было все: мир снаружи, мир внутри меня. Никогда раньше я не чувствовала себя так плохо.
Поспать. Надо хотя бы чуть-чуть поспать.
…
Я просыпалась и засыпала снова. Я потерялась во времени. Когда за окном все время темно, когда нет часов, мир застывает, и ты залипаешь в нем, как муха. Этот день – все еще тот же день, уже другой?
Я маялась от боли. Хотелось скулить. Боль хотелось выскрести из себя, как битое стекло. Уйди уже, уйди, пожалуйста, уйди…
…
Во время очередного пробуждения я думала о том, что, если захочу в туалет, я до него не дойду. Я обмочусь под себя, и дальше все, что есть на мне, что есть подо мной, провоняет. Но мне не хотелось в туалет. Мне было так плохо, что я едва различала предметы.
Снова темно. Прошли еще сутки? Или час? Или всего минута?
Сколько?
Сколько будет длиться этот ад?
* * *
(Kwizma – Carthage (Leon Switch Remix))
