А после я проснулась, потому что щелкнул язычок входного замка, послышались шорох и шаги. Я все еще в агонии, голова кругом, встать не могу. И практически задушил страх –пришли мафиози?
Но в комнату вошел он – охотник. Что-то оставил у двери, судя по всему. Приблизившись, он сканировал мою температуру с помощью наручных часов, после достал откуда-то две таблетки. Приказал:
– Пей.
Я даже не могла подняться, мне помогли. Помогли открыть рот, запихнули туда лекарство, залили в глотку воду из бутылки. Я подавилась, закашлялась, но таблетки кое-как проглотила. Почему он еще здесь? Разве не должен был давно уйти? Мысли путались, я подозревала, что скоро от воспаления у меня начнутся галлюцинации.
– Я не один, – вдруг послышалось зловеще. – Со мной Зиг и Сулли.
Эта фраза ударила страхом в сердце. Казалось, еще чуть-чуть, и нырну куда-то во мрак, уже в безумие. Вернулись вдруг чувства, хотелось заорать. Не сейчас, только не сейчас!
Тем временем он ушел. Дошел до коридора, вернулся обратно. Мне сначала показалось, что в его руках волосатые мячи – будь проклята эта тьма. Потом я подумала, что это куклы… Но этот монстр держал в руках головы. Настоящие.
Две головы.
Я смотрела на них, понимая, что больше не могу дышать, разучилась.
– Зиг, – он бросил на мой ковер первую. После вторую. – Сулли.
Меня замутило в прямом смысле. Я поняла, что меня сейчас стошнит, кое-как сдержала позыв. Прохрипела:
– Убери… Пожалуйста…
И он принес сумку, скидал их обратно так буднично, будто это был театральный реквизит. Но бошки были настоящими. Я не хотела, но успела рассмотреть ужасающую гримасу Сулли с раскрытым ртом и страшными глазами. На шее у Зига болталось что-то вроде позвонков или же куска мышцы – меня едва не стошнило вновь.
Теперь я дышала глубоко, чтобы меня не вырвало. Если вырвет, боль в животе усилится…
«Отрезанные… головы?»
Вдох-выдох. Вдох-выдох. Бурые пятна на том месте, куда он их кидал.
Когда он вернулся, я, продолжая ощущать крайнюю степень оцепенения, попросила:
– Вынеси… их… это… из моей квартиры.
– Вынесу. – Мой «друг» уселся в кресло. Долго смотрел на меня – взгляд все тот же непроницаемый. Подытожил без единого грамма эмоций. – Теперь они за тобой не придут.
Кажется, в его тоне впервые промелькнуло что-то, похожее на довольство.
Моя же голова начала кое-как соображать.
– Не придут… эти. Придут… другие. – Теперь придут точно. Мстить. – У них много… знакомых. Они это… так не оставят. Все знали, что я ненавидела этих двоих сильнее, чем кто-либо…
Я хотела сказать, что теперь боюсь еще сильнее, чем раньше. Потому что Зиг и Сулли, может быть, оставили бы меня в живых, пытали, унижали, использовали. Что теперь за мной обязательно явятся другие.
Но не успела, в руке охотника мелькнул шприц.
Меня кольнуло в плечо.
– Спи, Флора. Отдыхай.
И я спала. Как в бреду. И сквозь этот бред слышала, как охотник уходил – наверное, он выбросил сумку, – как вернулся, занял свою позицию в кресле, затих. Уснул?
Позже я пробудилась от крика: кто-то вошел в мою квартиру, и этот кто-то надрывно орал:
– Фло, это ведь ты сделала? Отзовись, сука, я все равно тебя найду…
Гость вошел бы в комнату. Увидел бы меня, лежащую на диване, прирезал бы или удушил – я со всхлипом пыталась подняться. Убежать все равно не под силу…
Но охотник, не трепыхнувшись, просто поднял руку и вместе с ней пистолет с глушителем длиной со свое предплечье и выстрелил.
«Некто» в коридоре упал.
У меня подкосились ноги, я рухнула лицом в диван.
– Ты… – спросила глухо, – оставил тела… там, в доме?
Не убрал? Не спрятал?
– Оставил. – Спокойный ответ.
– Зачем?! Теперь они все… придут сюда.
– Пусть приходят.
Он больной. Сюда заявится не один десяток человек!
Охотник поднялся и впихнул в меня очередную порцию таблеток. Его ладони пахли порохом.
Я спала и вздрагивала.
А он стрелял и стрелял. Не знаю, сколько раз.
Наверное, он куда-то убирал тех, кто падал в коридоре, чтобы тела не копились, чтобы освободить проход для новых гостей. Он клал наповал их всех. Без тени эмоций, без зазрения совести.
В какой-то момент выстрелы прекратились.
Но уколы, погружающие меня в сон, длились и длились. Как и таблетки в моменты пробуждений. Дважды мне, сонной, промывали и перевязывали рану.
Постепенно я привыкла к этому зрелищу.
К темноте.
К силуэту в кресле.
* * *
(JNATHYN – The Line)
Что-то изменилось, когда я проснулась в следующий раз. Впервые нормально проснулась.
Да, темно, но боль почти ушла. Она еще пульсировала, но уже слабо, сигнализировала об отступлении кризиса. И я впервые смогла сесть, подняться.
Кресло пустовало.
Сколько времени прошло? Еще день? Еще неделя?
В квартире тихо, привычный сумрак. О том, что все случившееся не было бредом воспаленного сознания, говорили пятна на ковре. Засохшая кровь.
Шатаясь, я приблизилась к окну – тихая улица, прохожих нет. Мне казалось, я нахожусь в отдельной реальности, где-то очень далеко от того места, где была, когда мы впервые поднялись в квартиру. Я и охотник.
Он ушел… насовсем?
Спустя много долгих минут, во время которых я несколько раз ходила за водой на кухню и возвращалась к дивану, снова щелкнула входная дверь.
Он. Тот, чьего имени я не знала, вошел в комнату. Все такой же здоровый, высокий, молчаливый. Вошел и остановился. Привычно померил мне температуру.
– Ты выздоравливаешь.
Сообщил без радости и без печали, просто констатировал факт.
«Жить будешь».
А я долго смотрела в его глаза, в которых никогда ничего не могла прочитать. Чувствовала только, что он уходит, прощается.
– За тобой больше не придут, – сказал сам, потому что я молчала.
– Никто?
– Никто.
Он выкосил их сеть? Весь синдикат?
– Твои деньги на месте. Еда в холодильнике.
Я видела её – еду. Еще подумала, что он покупал что-то для себя, чтобы не сидеть здесь голодом, ведь сидел он долго.
И нужно было что-то сказать. Мне все еще не верилось, что наступила та самая свобода, которую я так долго силилась обрести, что за мной на самом деле больше никто не явится. Но вместе слов благодарности спросила:
