Там на самом видном месте, у дверей, висел напечатанный план работ этого года:
«Для школьного спектакля кончающих учениц будет поставлен одноактный балет «Фламандские статуи». Роль центральной фигуры поручается ученице Галине Улановой».
А через день уже начались подготовительные, черновые работы перед настоящими репетициями.
Это была работа исключительной трудности, и впервые за всю свою школьную жизнь Галя хотела отказаться от роли. Но ни отказ, ни отступление были невозможны. И на третьей репетиции, делая сложные движения, Галя, к ужасу своему, подвернула ногу. Она стояла растерянная, с глазами, полными слёз, и думала: «Неужели меня заменить некем? Неужели спектакль будет сорван?»
Старый балетный педагог Веровская с испуганным лицом подбежала к ней:
— В чём дело?
— Юлия Николаевна, — умоляюще говорит Галя, — я подвернула ногу, замените меня кем-нибудь! Нога пройдёт, и я возьму что-нибудь другое!
Но Веровская наотрез отказала ей в этой просьбе, и через два дня она продолжала работать, но уже в резиновом чулке. С этих пор при напряжённой работе у неё часто начинали болеть связки чрезмерно хрупких ног, нередко вырывая её из строя на несколько дней.
Но вот одновременно с подготовкой к полугодовому отчёту начались и первые репетиции выпускного спектакля.
Сравнительно с трудностями основных работ для выпускного спектакля — «Вальс» Мошковского, который ставила Веровская и где партнёром Гали был ученик Обухов, казался всё же отдыхом. А большая, серьёзная оценка «Вальса» Мошковского в исполнении Улановой вызвала в ней неожиданный прилив бодрости и сил. Она стала без прежнего страха думать о дне выпускного спектакля, и новая работа для него — над «Шопенианой» с партнёром Богомоловым и над отрывком из балета «Щелкунчик» с Обуховым — шла легко и была увлекательна.
Кроме того, только теперь она почувствовала, как много сил дало ей лето, проведённое с отцом в Коктебеле, у моря.
Она любила радостный и ликующий Крым: Ялту, Гурзуф, Симеиз, полный зелени, цветущих деревьев, цветников и толпы. Но больше всех этих мест полюбился ей суровый, почти лишённый растительности Коктебель, где многогранные горные кряжи, окружавшие шумливое море, говорили о древней Греции, где ветер, долетая с горных уступов, приносил запах полыни, покрывавшей отлогие холмы, где облака уходили за мягкие линии гор.
Ей часто казалось, что, если бы не солнце Коктебеля, у неё не хватило бы сил на напряжённую работу этой решающей зимы. Крымское солнце и воздух, настоенный на запахе полыни, горячих камней и моря, помогали сохранить бодрость в туманном холоде зимы и дали силы закончить огромную работу для выпускного спектакля.
О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ОДНУ БЕЛУЮ НОЧЬ
Бабушка волновалась больше всех — пожалуй, больше Гали. Она приехала со своей Лахты за два дня до спектакля, каждый вечер принимала валерьяновые капли на ночь, чтобы заснуть, и смотрела на внучку со смешанным выражением жалости и страха.
А внучка… нет, внучка не показывала своих чувств даже маме, когда вместе с Таней забегала на минутку из школы к своим. Но с Таней они понимали друг друга без слов. Они знали, что переживает каждая из них, и в эти дни Таня уже ничего не угадывала. В эти дни они бродили в свободные часы по школе, как во сне, полные тревоги, страха, ожидания и надежд.
Наконец он настал, этот день! Впрочем, это был поздний вечер. Был уже час ночи, когда кончился экзаменационный спектакль, прошедший с таким успехом, какой редко выпадал на долю кончающих.
Бабушка устала считать корзины цветов: их было двенадцать у её Гали, их было двенадцать у Тани! Это был не экзаменационный спектакль, а восторженное принятие двух учениц в члены немногочисленной семьи больших мастеров большого искусства.
Толпа ждала их у подъезда. Была весенняя, тёплая ночь — белая ночь Ленинграда. Бледно, легко голубело небо вверху, и призрачно мерцали ненужные фонари. Бледно, легко разгорался свет над дремлющим камнем чётко выступавших зданий.
И в этом нежном и радостном свете целое шествие с корзинами цветов и огромными букетами двигалось за двумя сияющими счастьем девушками.
В квартире Гали на улице Гоголя, в доме, где когда-то жил Чайковский, всё было готово к их приёму. Мама и бабушка сияли, как два солнца, стоя на пороге. Весной дышал тёплый воздух в свете зари; весной пахли свежие огурцы, лежавшие на огромном столе с белоснежной скатертью; о весне напоминали даже холодная телятина, и зелёный салат, и золотистое вино, разлитое по бокалам и поданное всем самим папой.
Метели, дожди и туманы, непреодолимые трудности, борьба и сомнения — всё было пережито, всё было позади. Над чёткими контурами зданий разгоралась весенняя заря. Тяжёлые дни и трудные годы отходили в прошлое, уступая место новой творческой жизни.
«ГАДКИЙ УТЁНОК»
В те годы молодёжь уже не бродила в унынии по коридорам театров, безнадёжно мечтая о настоящей работе и не имея надежды её получить. В те годы молодёжи не только давали аппетитные капли — её старались и питать. Талантливая балерина после Октябрьской революции уже могла обходиться без графского и княжеского покровительства. И в то время, когда Галина Уланова получила право на настоящую творческую работу, балетмейстер, горой стоявший за талантливую молодёжь, выдвинул её сразу на ответственную работу.
И вот по театру пронеслась новость: только что окончившей техникум, начинающей балерине Галине Улановой дали главную, труднейшую роль в «Лебедином озере»! А другой начинающей — Вечесловой — в «Красном цветке». Ну, это ещё с полбеды. Но ведущую роль — Одетту и Одиллию — будет танцевать Галя! Где это видано? Разве это возможно?! Ей не справиться с такой ролью!
Хуже всего было то, что так говорили и думали не только завистливые подруги: так думала и сама Галя. И, несмотря на то что было достаточно репетиций, страх её всё возрастал, по мере того как приближался спектакль.
В тот день Галя ходила, как в густом тумане. С самого утра она не могла согреть ледяные руки и ноги.
Весь день она мысленно повторяла все моменты танца, все музыкальные куски.
Он подкрался незаметно, этот вечер. И вот она сидит перед зеркалом в уборной, и парикмахерша Нюрочка старательно прикрепляет к её волосам два белых лебединых крылышка.
— Не упадут, Нюрочка?
— Будьте покойны, что вы!
Из зеркала смотрит на Галю в рамке завитых белокурых локонов очень бледное, худенькое лицо с голубыми глазами, взгляд которых полон не то лёгкой печали, не то какого-то особого, серьёзного внимания.
