…Красивый мальчик смотрел на окровавленное изуродованное тело, безвольно покачивающееся на заплеванном полу тамбура в такт ходу вагона.
– Че стоишь… станция скоро… – Он грязно и длинно выругался в адрес парня в распахнутой дубленке. – Двери! Козел, двери отжимай!
Двое послушно развернулись к дверям, слаженно и быстро, привычными движениями отжали их, раздвинув, а красивый мальчик неспешно нагнулся, выдернул бутылку, швырнул ее в холодную темноту, затем, подпинывая ногами обмякшее тело, докатил его до двери и одним сильным ударом вышиб через порог.
– Отпускай…
Двери спружинили, хлопнув и сомкнувшись. Белобрысый подросток сплюнул, полез было за сигаретами, но красивый мальчик резко его одернул:
– Потом покуришь… Пошли…
Чавкнула и сама собой раскрылась межвагонная дверь, хлопнула другая, электричка начала тормозить перед станцией, и из лужицы на заплеванном полу тамбура в вагон потекла скупая струйка крови.
Божий голос
Она ехала с работы домой.
Нет. Не так.
Она тащилась с работы домой.
С трудом передвигая ноги и едва держа очугуневшую от лекций голову, еле выползла по ступенькам перехода из метро, достала сигарету и с тоской взглянула на часы: до прихода последнего троллейбуса оставалось еще минут двадцать.
Необычайно теплый днем, апрель ночами был неласков: вскоре она подзябла, поплотнее запахнула на себе легкое полупальто. Сигарета докурилась, она нехотя донесла ее до урны: двигаться не хотелось совсем. Хотелось уже наконец сесть, приложить голову к стеклу, закрыть глаза и, пока троллейбус двадцать минут будет вздыхать и чавкать, неся свое разбитое, расхлябанное тело по шоссе, просто дремать, дремать, дремать.
Настроение было дрянь. Причем с самого утра. Сын, как всегда, едва раскрыв глаза, воткнул их в комп, и когда она вышла из душа, из его комнаты уже неслись звуки автоматных очередей и устрашающие вопли на каком-то дьявольском языке. Хотела постучать в его комнату, пожелать доброго утра, постояла под дверью и… не постучала.
На кухне отчаянно орал кот, требуя причитающееся ему молоко. Пока она ставила кофе, по паркету зацокали когти: сонные Феликс и Линда уселись в рядок, расстелили по полу пушистые хвосты, зорко следя как друг за другом, так и за тем, не упадет ли со стола крошка, не обломится ли от хозяйкиных щедрот кусочек печенья или бублика и когда же на столе появится их вожделенная каша. Ненависть к лакающему молоко коту зажгла в их глазах недобрые огоньки, которые быстро превратились в предгрозовые всполохи, когда кот взобрался хозяйке на плечо.
Она достала чашку, плюхнула рядом ежедневник, и пока искала куда-то подевавшуюся ручку, кофе, конечно, убежал. Несмотря на яркое апрельское солнце и совершенно юное, свежеумытое утро, день начинался препакостно.
Изучение ежедневника это только подтвердило. Все, что надо было сделать сегодня, по-хорошему не разгрести и за месяц. Уже понимая, что не успеет и половины, потрепала журчащего на плече кота.
– Так-то, киса… Опять у меня забег.
Киса покачнулся на плече и, теряя равновесие, больно вцепился сквозь банный халат в кожу.
– Привет, ма!
Сияющий сын нарисовался на кухне, прихватил из вазочки бублик и плеснул себе в чашку только что поставленный ею второй кофе.
– Веня!
– Что?
– Это мой кофе!
– Прости… я не могу ждать. Я прошел седьмой уровень, а его не прошел даже Валерка! И если я сейчас пройду шесто-о-о-ой!..
У сына явно было прекрасное настроение: в его безмятежный мир житейские бури пока врывались только в виде пары-тройки недострелянных им монстров, да нередкими звонками классного руководителя, трагическим голосом вопрошающего:
– Подумайте, как Веня будет сдавать ЕГЭ?
Она полагала, что Веня достаточно взрослый, чтобы позаботиться об этом сам, но… Веня с успехом бил всяческую компьютерную нечисть, а на все строгие вопросы по поводу того, почему в очередной раз перенесено занятие с репетитором, беспечно отмахивался:
– Мать… Не лезь в то, в чем не понимаешь!
И она уже не лезла. Потому что, глядя в свой ежедневник и с тоской озирая гору со вчера немытой посуды, двух терпеливо ожидавших бублика и каши собак, понимала: все это вместе выше даже самых семижильных человеческих сил.
В этих размышлениях утренние сорок минут, отведенные ею на то, чтобы как-то собирать мозги перед битвой наступающего дня, закончились.
– Веня! – Переорать вопящих монстров было трудно, но необходимо. – Веня!
– Что?
– Собак выведи!
– Не могу! Они, сволочи, наступают! Мне тут нельзя останавливаться!
И смачная пулеметная очередь накрыла что-то еще, что кричал ей в ответ сын.
День завертелся. Прижимая к уху телефон, она мыла посуду, одновременно с мокрыми руками бегая к раскрытому ежедневнику, чтобы записать неожиданно возникшие на сегодня замены, драила ванну и унитаз, подтирала полы… Феликс и Линда неотступно следовали за ней везде, садясь как раз там, где надо было помыть, оказываясь ровно на том стуле, на который она хотела встать, попадая под ноги как раз тогда, когда она переставляла тяжелое ведро, и сверлили ее укоряющим взглядом двух пар глаз: а кормить?
Уборку надо было сделать именно сегодня – ближайшие три дня пары стояли с самого утра, плюс к вечеру заочники… словом, шансов на то, чтобы хотя бы протереть в квартире пыль, до конца недели у нее просто не было. Надеяться на сына не приходилось: что называется, «плавали, знаем».
– Веня! Я не поняла. А ты сегодня в школу собираешься?
– А?!
Тут она уже не выдержала, рывком распахнула дверь.
Сын с перекошенным лицом азартно барабанил по клавиатуре.
– Тебе что, в школу сегодня не надо? – с трудом перекрикивая боевые действия, спросила она.
– Не отвлекай, он сейчас уйдет! Мне к третьему уроку! Савельевна заболела!
Анна в сердцах бухнула дверью комнаты. Если с ним сейчас ругаться – не сдюжит целый день…
Телефон разрывался, в почте скопилась уйма текстов от аспирантов, она едва успела рассовать их по папкам (когда их читать – один бог ведает!), как часы возвестили: если сейчас не накормить и не вывести собак, на работу точно опоздает.
С тоской глянув на недописанную с ночи статью – а ее уже завтра сдавать! – Анна снова помчалась на кухню.
Кастрюлю с кашей Феликс и Линда приветствовали бурной дракой. Более крупный и боевой Феликс темпераментно натирал визжащей Линдой кафель пола, а кот, вздыбив шерсть и распушив хвост, вцеплялся Феликсу в загривок в безуспешных попытках оттащить его от уже хрипящей полузадушенной жертвы. Пришлось взяться за швабру.
