Пока сын все расстилал и укладывал, она прикидывала – если положить Феликса наискось, по диагонали, на фанере он поместиться должен.
– Теперь самое главное – Феликса как-то надо переложить на фанеру. Ты сможешь сделать это вместе со мной? Не спеша и не дергаясь?
– Что? – тупо спросил сын.
– Мы оба, ты и я, одновременно подпихнем под него руки так, чтобы все тело лежало на них совершенно плоско, как на полу. И одновременно – слышишь, Веня, одновременно, чтобы руки не оказались на разной высоте! – его поднимем и перенесем на фанеру. Ты понял?
– Да.
– Веня. Еще раз… сосредоточься, пожалуйста. Все делаем одновременно и как можно меньше держим собаку на весу. Но и не шлепаем его, а кладем мягко. Понял?
– Да что ты со мной как с маленьким? Я что, дурак, что ли? Не понимаю? – возмутился сын.
– А мне как быть, если ты не большой, – тяжело вдохнула Анна. – Ну, ты готов?
Сын присел на одно колено и протянул руки к собаке.
Феликс открыл глаз и настороженно закосил по сторонам.
– Тихо, Феликс, тихо. Сейчас будет немножко больно… А потом мы пойдем домой.
Руки у Анны тряслись, но иного выхода не было. Она тоже присела.
– Аккуратно по моей команде подсовываем руки. Приготовься. Три-четыре!
Ладони втиснулись между одеялом и бинтами, глаз Феликса вытаращился, он едва слышно заскулил.
– Молодец, Веня! – дышать в таком положении было трудно, а может, она задыхалась от волнения. Потому что почти физически ощущала, как больно сейчас собаке. – Полдела сделали. И теперь так же дружно и аккуратно переносим. Готов?
Сын кивнул головой.
– Три-четыре!
Феликс отчаянно взвыл, но главное уже произошло: перебинтованное тело лежало на фанере. Не помещался только хвост. Анна бережно подсунула его под забинтованную лапу.
Пес тяжело дышал, однако хвост упрямо вынул, распластав за пределами фанеры.
– Ну как знаешь, – сказала Анна, поднимаясь. – Я хотела, чтоб тебе было удобнее.
– Раз шевелит хвостом и упрямится, значит, жить будет! – провозгласил распрямившийся сын. – Ну че, пойдем?
– Да, пожалуй… Только повесь, пожалуйста, себе на руку этот пакет с лекарствами. Ты повыше меня, он не будет задевать собаку.
Анна обернулась:
– Спасибо вам еще раз огромное за все! За теплоту и человечность спасибо! – Она достала из бумажника визитную карточку. – Если я когда-нибудь чем-нибудь буду вам полезна, буду очень рада, звоните!
– Благодарю! – сухо сказала женщина и бросила визитку на стол.
– И еще… Пусть ваша девочка нам звонит. Мы живем в доме, где компьютерная мастерская. Когда Феликс поправится, будем гулять с ним вместе.
– Спасибо! – еще суше ответила женщина и направилась к двери.
Взявшись за концы пледа, Анна и Веня бережно понесли собаку из квартиры.
В лифте было не развернуться. Они буквально висели над собакой, вжатые в стены концами фанеры. Но все это было уже не важно – а важно было то, что Феликс прикрыл глаз и вроде бы задремал. Значит, ему не было больно.
Выйдя из подъезда, они буквально шагнули в солнце: дом был почти последним у Московской кольцевой, и над широко раскинувшимся горизонтом хорошо видный, ничем не стесненный, уже висел огромный пылающий солнечный шар, в свете которого как-то сами собой рассеивались все ночные страхи. Феликс приоткрыл глаз, и Анне показалось, что он улыбается.
– Подожди! – попросила она сына. – Дай я покурю. У меня уже нет никаких сил.
Плед аккуратно опустили на газон, Анна чиркнула зажигалкой, подставила солнцу утомленное лицо. Через два часа выходить из дому. В компьютере так и не дописанная статья…
Но думать об этом сейчас не хотелось. От леса тянуло утренней росой и тонкими, едва уловимыми ароматами чего-то зацветающего. Сейчас бы туда, к крохотному озерцу, что скрывается за соснами, броситься в его еще ледяную прозрачную воду…
– Че-то холодно, ма, – вернул ее к реальности сын. – Пойдем, а? А то мне сегодня к первому уроку.
Анна бросила сигарету в урну.
– Пошли.
Феликса у двери квартиры встретили оба: и перепуганный кот, и взволнованная, поскуливающая Линда. Их можно было понять: хозяева никогда оба ночью не покидали свое жилье.
Почуяв Феликса, Линда заволновалась еще больше, бестолково совалась между ними, мешая идти, тянулась понюхать, что же такое произошло с братом. Веня орал на нее, отпихивал ногами, и она разворачивала свою лисью мордочку к Анне с немым вопросом в глазах: что?
– Ничего, Линдочка, теперь уже ничего! Главное, Феликс дома и жив. А все остальное мы как-нибудь…
Раненую собаку прямо на фанере пристроили к Анне на кровать, и, пока она мыла руки, чтобы сделать первые уколы, Линда туда забралась, улеглась рядом и стала заботливо вылизывать торчащую из бинтов морду. Феликс щурился, жмурился, но терпел, и это отвлекло его от того, что Анна, тщательно сверяясь с бумажкой, трясущимися руками один за другим всадила в забинтованную заднюю лапу три шприца каких-то растворов.
– Ма, чай будешь? – спросил из кухни сын.
Анна глянула на часы. Начало восьмого. Вчера плавно перетекло в завтра.
– Кофе. Поставь чайник на огонь, я сейчас приду.
Горячая вода душа чуть взбодрила ее – впереди был новый день, а она еще не дожила, не допереживала, не дочувствовала предыдущий. Тело требовало расслабления, душа чаяла хоть какой-то паузы, хоть какого-то крохотного перерыва.
Но время текло неумолимо. Выйти из дома надо было не позже семи тридцати.
«Посплю в троллейбусе», – решила она и направилась в кухню.
Веня с аппетитом грыз баранку, запивая ее чаем.
– Мать!
– Что?
Анна налила кофе, села к окну. По ветке липы, стучавшейся прямо в кухонное стекло, скакал бесшабашно-радостный воробей, во все горло возвещавший окрестностям о своем существовании.
– Ну мать!
– Ну что?
– Ты как его нашла-то?.. И вообще. Откуда ты знала, что его сбила машина? Ты ж не видела!
Анна посмотрела на круглую веснушчатую физиономию сына, на его горевшие мальчишеским любопытством глаза, и ей вдруг показалось, что тот сейчас воспринимает ее как некую диковину и что его вряд ли на самом деле интересует – как? Он готов услышать от нее что-то фантастическое, нечто из ряда вон выходящее, что-то такое, что позволит ему сегодня в школе, в компании таких же, как он, оболтусов, со смешком рассказывать: «Прикинь, у меня мать… Не видела, что собаку сбила машина, а ее машина и вправду сбила…»
Анна допила кофе, потушила сигарету. Ей нечего было ему рассказать.
