– Неллечка, детка, как машина?
– Все нормально, – ровно прозвенело в ответ. – Масло надо бы поменять, а так…
– Пете позвони. – «Серый костюм» положил на стол тяжелую руку с крупными козырными часами на запястье. – В пятницу, когда вы подъедете, пусть будет готов это сделать. А мы к моему другу поедем на мне.
– Хорошо, – так же ровно и покорно отозвалась Нелли.
– Вот и ладно. – «Серый костюм» выпрямился, стал неспешно вставать. – Как бы ни было мне тут с вами хорошо, тепло, уютно, по-семейному… но – дела. Мне, ребятки, пора… Ждет деловой партнер на ужин. И я не могу ему отказать – разговор важный. – Он неспешно взял руку Нелли, перевернул и поцеловал запястье ровно там, где соскользнул выше, к локтю, золотой обод. – Звони, детка, если какие проблемы. Не стесняйся. Ты же знаешь… Как друг твоего отца, я обязан о тебе заботиться.
– Хорошо. Спасибо, – так же ровно и безучастно отозвалась Нелли.
«Серый костюм» двинулся в обход стола.
– Рад знакомству, – сухо уронил он, протянув мне руку.
– Взаимно, – процедил в ответ я.
Горячая жесткая рука делала рукопожатие тягостным. К неприязни моей, которая началась еще у подъезда, добавилось некоторое раздражение от сознания того, что как нынешних, так и следующих выходных в этом доме у меня не будет. А может быть, их не будет и вообще – целый ворох тяжелых мыслей кружился в голове, пока я наблюдал всю эту сцену.
– Егор!
Егор, спешно дожевывая, вскочил, протянул руку.
– Ты понял, да? На следующей неделе ты обязательно должен ко мне заехать!
– Заеду, я же сказал.
– Ну и славно…
«Серый костюм» обогнул уже стол и остановился на секунду в проеме двери.
– Девочки!
– Да, – чуть не хором ответили три пичуги.
Глазки их светились восхищенным и почтительным умилением.
– Я забыл вам сказать, что вы прекрасны! Но, думаю, вы и так это знаете.
И с этой пошловатой шуткой он скрылся в коридоре. Егор, на ходу глотнув из бокала и лихо подцепив грибочек, отправил его в рот и пошел провожать гостя. Следом за ним мимо меня в прихожую проплыла Нелли. За ней, нехотя отвалившись от моей ноги, потянулась Фанни.
Мы остались за столом. Из прихожей доносилось тихое жужжание голосов. Я мысленно прикинул, что сейчас, когда высокий гость откланяется, будет самый удобный момент сделать то же самое. Что-то подсказывало мне, что сегодня будет не до семейного киновечера. Да и настроение окончательно и безнадежно испорчено.
Мучительно подбирая слова, с которыми надо будет попрощаться, я не заметил, как в комнату вернулись Егор и Нелли.
– Ну-с, – вдруг над моим ухом прозвучал громкий, привычно-бодрый голос Егора. – Еще по одной, девочки?
Я с изумлением поднял на него глаза.
Девочки взвизгнули от восторга, застучали вилками, тарелками, завозились. Егор, как ни в чем не бывало, бодро плеснул во все бокалы.
– Вадим Петрович?
Я нехотя протянул ему свой.
– На дорожку – давай!
– На какую это дорожку? – удивился он. – Вы что, собрались уходить?
– Ну да. Поздно уже.
– А как же кино?
– До кино ли вам сегодня, вы же… – тут я несколько замялся, – будете праздновать. Так что как-нибудь в другой раз…
Я мямлил еще какие-то дурацкие слова, поскольку, естественно, не мог сказать всего того, что крутилось в моей голове.
– Ну нет, – Егор прям обиделся. – Мы так не договаривались.
– Мы не договаривались и о том, что у Нелли сегодня день рождения, – мягко упрекнул я Егора.
Но он словно не заметил моего упрека.
– Так у нее не сегодня. У нее в понедельник. Это просто он не мог в другой день. Позвонил, сказал, что сегодня приедет поздравить.
На лице Егора не отражалось при этих словах ровным счетом ничего. Между тем мне казалось… Впрочем, вероятно, мне это только казалось…
Жизнь в этом доме стала стремительно принимать привычные очертания. Словно школьники, отбыв официальную, обязательную часть торжества с родителями, и теперь наконец, когда старшие их покинули, предоставленные самим себе, все присутствующие разом, не сговариваясь, начали «растаскивать» это «торжество».
Нелли погасила верхний свет. Загорелись и разлили привычный мягкий полумрак настольные торшеры. И тут только я понял, что именно полное освещение в этой комнате раздражало меня более всего – вспомнил, что ни в один из вечеров, когда бывал здесь, оно не зажигалось. В его свете все мягкие, так нравящиеся мне краски и линии этой комнаты становились какими-то беспощадно-плоскими, аляповатыми, теряли свое уютное очарование – я вдруг заметил, как плохо обработаны панели «икеевской» мебели, грубоват пластик цветочных горшочков, рамочек и статуэток, простовата ткань кресел и дивана…
– Я, можно сказать, сижу жду, – обидчиво тянул Егор, отставляя стулья. Теперь его глаза сверкали привычным азартом, бликовали озорными бесенятами. – А вы решили меня кинуть? Нель, ты слышала? Вадим Петрович собрался уходить!
– Зачем? – Нелли неторопливо собирала со стола тарелки. – Мы совершенно не собираемся вам мешать, да, девочки? Уйдем сейчас на кухню, там посудачим… давно не виделись… А вы располагайтесь – фильм и правда хороший. Я уже его днем посмотрела.
Девицы согласно кивали, активно снуя между кухней и комнатой, отчего возникали суета, толчея и завихрения. Счастливая Фанни с визгом и лаем сопровождала каждого входившего и выходившего из комнаты, все говорили одновременно, гомонили, тараторили, смеялись.
И я растерялся. Для меня в этот вечер произошло слишком много, но… оказалось, что ничего не произошло для непосредственных участников этих событий. Или они так хорошо маскировали свои чувства?
Но нет. Все вновь было так, как это было всегда, все эти месяцы, словно не приходил сюда только что Сергей Иванович с дорогим букетом и браслетом, не сидел во главе стола…
Я ничего не понимал. Что-то внутри меня требовало немедленно уйти, но прежняя решимость стремительно отступала под возвращающимся обаянием привычного уюта и покоя, под напором тяжелого чувства необходимости отсюда возвращаться в пустую квартиру, а внезапно возникшая возможность остаться нарастала во мне унизительной радостью.
– Кончайте-ка вы эти свои церемонии! – Егор, отставив стулья, взялся за складывание стола. – Неудобно и прочее… Забирайтесь на свой диван. Сейчас мы с вами выпьем еще хорошего вина – а вино хорошее он привез, плохого у него не бывает…
И снова ни в интонации Егора, ни в выражении его лица не было ничего, что, казалось мне, должно было бы быть… Вообще все вокруг были так ровны в своем поведении, так убедительны, милы, что в конце концов я стал ругать себя за то, что дурно думаю о людях, и сдался.
