– Оу!
– Помоги мне, пожалуйста, ее закутать и донести, она тяжелая и вырывается.
– Сейчас!
Легко, без тени раздражения, Егор оторвался от своего сосредоточенного занятия и проследовал мимо меня в коридор. И вскоре появился с огромным «кульком» белого махрового полотенца на руках, из которого только и торчал активно шевелящийся коричневый нос бобтейла.
– Фанни, детка… Не надо так делать, не дергайся. Я же тебя не удержу…
– Это она вас услышала и стала прямо вырываться. До этого стояла спокойно, – пожаловалась мне шедшая вслед за Егором Нелли. – Она вообще-то любит купаться.
Егор так бережно держал на руках «кулек», что аналогия с грудным младенцем невольно просилась сама собой.
Нелли забралась на диван, разложила поудобнее подушки.
– Теперь давай!
Егор бережно сгрузил свою ношу ей на колени, и Нелли ласково и заботливо стала вытирать активно брыкающуюся собаку.
– Вы погладьте ее, может, она успокоится, поздоровавшись с вами.
Я протянул руку, горячий язык тут же лизнул мне ладонь, а из-под вороха махровых складок раздался восторженный стон.
– Фанни, Фанни, спокойно! Вот он, Вадим Петрович, рядышком… Давай ложись, будем сохнуть… Егор, подай, пожалуйста, мне вот тот плед – вон он, там, на стуле, я его приготовила и забыла положить сюда… Ага, спасибо.
Нелли освободила собаку от мокрого полотенца, и Егор, подхватив, тут же унес его в ванную. И снова они оба действовали так привычно согласованно, так красиво, что я невольно вновь залюбовался этой слаженностью двух давно и привычно понимающих друг друга с полуслова, полужеста, полувзгляда людей. Человеческую близость ведь нельзя сымитировать: она либо есть, либо ее нет. А тут она была, я видел ее, и оба они так трогательно хлопотали над мокрой Фанни, как могут только хлопотать счастливые родители над желанным ребенком. И тут я невольно задался вопросом, который никогда прежде не приходил мне в голову: а отчего же у них до сих пор нет детей?
Но вслед за ним в мою голову ворвался другой: а все же кто им тогда покойный Сергей Иванович и эта девушка из кафе?
Фанни тем временем перепаковали в плед, она улеглась между мной и Нелли на разложенные подушки и, видимо, вполне удовлетворенная таким положением, наконец притихла.
– Егор! – Нелли утерла лоб тыльной стороной руки. – Я не могу встать, она поднимется вслед за мной. Подай, пожалуйста, еще ее расческу, ленту и вон тот флакончик, чтобы я потом не отвлекала тебя от фильма. Фанни подсохнет, и я ее тихонько расчешу…
– Держи.
– Вот теперь все. Мы готовы к просмотру. Да, Фанни?
Собачий нос снова задвигался и чихнул.
– Да, готовы, – рассыпался тихий нежный смех Нелли.
– Поплыли! – скомандовал Егор, уселся на пол перед плазмой и нажал кнопку.
И мы «поплыли» в… комедию, которая, впрочем, сразу не слишком пришлась мне по вкусу, но зато вполне радовала моих друзей. От души, то и дело заваливаясь на спину, хохотал Егор, звенела нежными трелями Нелли. Азартно комментируя события, Егор предполагал, что будет дальше, попутно подмечая огрехи монтажа, поругивая саундтрек, Нелли тихонько ворковала что-то ласковое, успокаивающее на ухо не слишком довольной процедурой расчесывания собаке. Фанни крутилась, разрываясь в своих собачьих чувствах между мной, хозяйкой и Егором, и все никак не могла определиться, к кому же ей хочется больше… А я… я отчего-то никак не мог отделаться от странного чувства, которое не давало мне сосредоточиться и до конца вникнуть в происходившее на экране: привядший букет на тумбе слева от меня, со стороны Нелли, беспокоил самим своим наличием, и я невольно время от времени косился на него.
Первая часть окончилась. Украшенная огромным фиолетовым бантом, высохшая, расчесанная, счастливая Фанни рванула с дивана вслед за ушедшим готовить ужин Егором. Нелли тоже меня покинула, чтобы переодеться – сохнувшая Фанни намочила ее домашний спортивный костюм.
Я на время остался один и вдруг понял, что впервые не хочу оставаться в одиночестве в этой всегда так нравящейся мне комнате. На этот раз тишина отчего-то давила на уши, беспокоила, гнала меня на кухню. Возможно, это было из-за букета, присутствие которого в комнате я ощущал почти физически.
По пути на кухню через приотворенную дверь я увидел на белом комоде спальни свои ирисы. И тотчас из дверей вышла Нелли в легком халатике, на ходу поправляя волосы.
– Идемте, сейчас Егор будет вкусно-вкусно нас кормить! – пошутила она.
На кухне царил веселый кавардак. Возле своей миски вкусно чавкала Фанни, на сковороде что-то аппетитно скворчало, Егор азартно сражался с помидорами, из крана бурно текла вода, омывая еще какие-то овощи, а перед моим местом в уголке на столе стояла неизменная чашка кофе, возле которой примостилась маленькая сырная доска с изрядным ломтем действительно очень любимого мной камамбера.
– Ну-с! – Егор обернулся. – Как вам фильмец?
– Не знаю, – я замялся.
Мне отчего-то в этот вечер совершенно не хотелось обсуждать кино. Да и комедия эта, по крайней мере первой своей частью, не произвела на меня никакого впечатления: как всегда в подобных западных лентах, герои роняли друг друга лицом в торт, и мне никогда не было понятно, почему от этого должно быть так весело.
– Давай посмотрим вторую часть, может быть, ключ там. Пока я еще не разобрался.
– Да! Именно! Вторая часть! В первой все только начинается!
И Егор, поливая салат подсолнечным маслом, пустился в длинные параллели между этой комедией и еще несколькими голливудскими лентами, названия которых мне не говорили ничего, а он, судя по всему, знал их назубок.
Нелли привычно умостилась на свое место между плитой и столом, достала сырный нож, протянула мне:
– Режьте. Это специально для вас куплено. Пробуйте.
– Спасибо!
Камамбер был прекрасен, кофе – черен и крепок, ужин – вкуснейший, рассказы Егора – бурными и полными удивительных подробностей – словом, все, как всегда. Не было только привычного ощущения безмятежного счастья, которое всегда охватывало меня в этом доме.
Посмотрев вторую часть, выслушав все пояснения Егора, я тем не менее остался к фильму равнодушен. Егор долго объяснял мне, откуда берет свое начало американская смеховая традиция, как она преломилась в кино, я послушно кивал, даже задавал какие-то вопросы. Однако впервые за этот год слушал невнимательно и даже поймал себя на мысли, что, возможно, надо ехать домой, а не оставаться ночевать. И сам удивился этому…
Но, естественно, ночевать меня оставили. Сойдясь на том, что американская комедия – блюдо специфическое и что в силу разницы американского и русского менталитета не каждый наш интеллектуал способен оценить все ее тонкости, мы разошлись по комнатам. И вскоре я, впервые в этом доме не сразу блаженно уснувший, а еще долго ворочавшийся в постели, услышал в ватной тишине квартиры мерное дыхание из спальни.
