– Твоя комната, – повторяет Игорь, – нравится.
Я ничего не отвечаю. Что будет завтра? Как будут смотреть на меня одноклассники, когда я приду в школу? По-другому, чем раньше? Раньше они мной восхищались. Были моими друзьями. А завтра? Я вспоминаю, что произошло в предыдущей школе, в деревне. Папа пришёл за мной в конце учебного дня. Вместе с Игорем. Одноклассники увидели, как он мне машет и что-то кричит своим гортанным голосом. После этого всё было по-другому. Меня они тоже стали считать недоразвитой. Слегка нездоровой. Я заметила, что они стали по-другому со мной разговаривать. Учительница Сова – у неё были большие глаза и огромные круглые очки – разговаривала со мной, как будто мне пять лет. Это было ужасно. И лучшая подруга перестала со мной дружить. Наверное, она решила, что синдром Дауна заразен, что я тоже носитель вируса. Избегала меня, как зачумлённую. И что, завтра это всё случится снова? Слава богу, учителя не знают про моего брата. А одноклассники уже наверняка знают все. Барбка им послала сообщения. А у Петры пальцы уже, наверное, не сгибаются после стольких усилий: «У Ники брат псих». Матевж и Милан сейчас рассказывают родным про психа, которого они увидели дома у своей одноклассницы Ники. Мне страшно.
– Ты им что, не сказала? – спрашивает Бреда, садясь ко мне на кровать.
Теперь мы все втроём сидим на кровати. Посередине я, справа Игорь, слева Бреда. Оба смотрят на меня. Игорь таращится своими мутными глазами; не знаю точно, что он думает: что я его игрушка? Сестра? Любимая? Что, что, что?! А Бреда берёт меня за руку. Я тут же отдергиваю руку; меня как будто током ударило.
– Нервничаешь, – догадывается Бреда.
А то! Завтра меня ждёт отвратительный день. Самый отвратительный со времени моего поступления в эту школу. Может быть, самый отвратительный в жизни. Что подумает Алекс, когда узнает? Петра ему с наслаждением сообщила: «В Никиной семье есть психи. Да и Ника сама псих. Яблоко от яблони, сам понимаешь».
– Почему ты им не сказала?
– Что? – раздражённо говорю я.
– Что-о-о-о-о? – повторяет Игорь.
Они сжали меня в тиски. Сдавили. С обеих сторон.
– Что у тебя есть брат.
– Я-я-я-я-я-я-я брат. Игорь! Игорь я-я-я-я-я-я-я-я! – завывает он, прижавшись ко мне; капли его слюны покрывают мне шею. Меня это бесит. Бесит! Бесит! Бесит!!!
– Никто меня не спрашивал, – отвечаю я. – А ты как думала, что мы ходим повсюду и везде говорим: «Знаете, у меня есть брат. Брат. Причём очень необычный. Очень своеобразный»?
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. – Бреда, в отличие от меня, говорит всё спокойнее.
– Никто не спрашивал, – повторяю я.
– Я не сомневаюсь, что спрашивали, просто ты ушла от ответа. Когда я впервые появилась у вас в доме, ты меня спрашивала, что я изучаю в институте, откуда я, есть ли у меня парень, есть ли брат или сестра… Люди такое спрашивают. Нам это интересно. Это нормально.
– Это нормально, что тебя люди про всякое спрашивают, да? – почти кричу я. – А я им так совершенно нормально отвечаю, что у меня есть ненормальный брат, – огрызаюсь я, и это уже всё больше похоже на злость. Я чувствую, что в глазах набухают злые слёзы. – Но чтоб ты знала, несмотря ни на что, они ничего не спрашивали. Наверное, им казалось, что я очень нормальная, вот они ничего ненормального и не спрашивали! – Я что-то гоню и гоню, хотя знаю, что Бреда права. Да. Я всё время уходила от ответа. Даже Барбка некоторое время ко мне приставала со своими телефонными вопросами: «У тебя есть сестра? Или брат?»
– Мама с папой беспокоятся, – говорит Бреда, но я не даю ей закончить.
– О чём они беспокоятся? О чём? Что я завтра растеряю всех друзей? Если они об этом беспокоятся, почему сами не пришли? Почему?
– Им стыдно, – говорит Бреда.
– Так стыдно, что они предпочли тебя отправить на разведку, да?
– Нет, мы сами пришли, – правда, Игорь? – говорит Бреда и смотрит на Игоря, который успел утихнуть и отвалиться от меня. Игорь страшно пугается, если кто-то начинает говорить чуть громче обычного. Он очень чувствительный. Может, он и не понимает, но чувствует всё отлично и правильно.
– Не ругаться, не ругаться. Игорь просит не ругаться! – говорит он отчётливо и готовится заплакать. Я смотрю на него и раздражённо говорю:
– Я и не ругаюсь. Не ругаюсь, понял, придурок?
Игорь цепенеет.
– Это, это, это… – начинает повторять он. Я отлично знаю эти его приёмчики: он повторяет слова и делает вид, что он ещё слабоумнее, чем на самом деле, чтобы мы его пожалели. Но мне его не жалко. Это я должна ещё кого-то жалеть? Я?!
Бреда встаёт, тянет Игоря за собой с кровати, обнимает его. Игорь всё ещё повторяет:
– Это, это, это, это… плохо, – наконец выдавливает из себя он.
– Ты себя ведёшь грубо, – говорит Бреда и ещё сильнее прижимает Игоря к себе, как будто хочет помешать ему слышать наш разговор. – Не ожидала я такого от подруги.
Ну, началось. Из-за придурковатого брата я потеряю единственного человека, с которым могла поговорить всерьёз.
– А мы подруги? – злобно кричу я. Нападение – лучшая защита; я лучше буду царапаться, чем покажу, что испугана и задета. – Ты разве не наша прислуга? Разве папа тебе не платит за то, что ты прибираешься, чего-нибудь там приготовишь по мелочи, забираешь Игоря из его школы для очень-очень отсталых, когда он сам не успевает, разве тебя мама не посылает за пирожными, когда захочет? Мы тебе за всё это не платим? И ты говоришь, что ты моя подруга? Сколько тебе мои родители заплатили, чтобы ты так говорила? – Я знаю, что это хамство, что это неправда, но оно бурлит и лезет из меня, ничего не могу поделать.
Когда я всё это выливаю из себя, всё, чего я на самом деле вовсе не думаю, я ничего такого отвратительного не думаю, когда я сама слышу эти слова, мне становится стыдно. Больше всего мне хочется сказать: «Прости, прости, прости». Вот так бы и повторяла, как Игорь: «Прости, прости, прости…»
Бреда смотрит на меня. Ничего не говорит. Только обнимает Игоря; её руки лежат у него на голове и прикрывают его уши. Она знает, что Игорь очень пугается, когда люди кричат. Он переживает чувства других людей. Это мне папа объяснил. И это на самом деле так. Я знаю, что это так. Но мои-то чувства что? Почему никого не интересуют мои чувства? Почему всем наплевать, что я чувствую?
Бреда выходит из комнаты. Она по-прежнему держит Игоря за голову, успокаивает его. Когда она открывает дверь, Игорь оборачивается и спрашивает меня:
– Обнимемся? Мы. Мы.
Бреда говорит:
– Игорь хотел с тобой немножко побыть, тебя погладить. Ему показалось, что ты грустишь.
– Нет, – отвечаю я.
Бреда с Игорем уходят.
Я остаюсь одна.
Как будто кит воет на пляже
