– Да что ты такое говоришь, Ника! – Папа повышает голос. – Он твой брат, не только мой сын.
– Я этого не выбирала! Не выбирала я себе такого брата!
Папа внезапно встаёт. Он стоит передо мной, огромный.
– Прекрати сейчас же!
– Как прекрати? Что прекрати? Это вы начали! Это вы делаете вид, что Игорь совершенно обыкновенный ребёнок. Так это неправда! Дауны – не обыкновенные!
– Ника, я тебя предупреждаю, – грозно говорит папа, учёный, доктор наук, биолог, борец за здоровый образ жизни. Большой знаток китов, специалист по вымершим животным и растениям, великий противник насилия угрожает мне…
Я продолжаю с неутихающей силой. Мне всё равно, что будет, всё равно…
– Вы только делаете вид, что смирились с этим, что мы просто немного особенная семья, что мы несмотря ни на что друг друга любим… Но ведь нет. Потому что мы несчастливы. Я не могу быть счастливой, потому что вижу вас, несчастных, а вы думаете, что я должна быть умной за двоих, одарённой за двоих, спортивной за двоих… а я не могу. Я не могу за двоих. Меня на себя-то едва хватает, поняли?
– Ника, успокойся, – говорит папа и берёт меня за руку. Как будто меня ударяет ток, молния, огненная стрела, все стрелы мира. Я отскакиваю в сторону.
– Вы не смирились с тем, что ваш сын – придурок…
Игорь мычит:
– Игорь… придурок…
– Это вы его сделали, а не я! – кричу я так, что у меня дерёт горло. – Вы в этом виноваты!
Взрыв света.
Папа меня ударил.
Пощёчина.
Меня впервые в жизни ударили. Никто и никогда меня…
– Прости, – сразу же говорит папа. Он пытается погладить меня по лицу, там, куда только что опустилась его ладонь. Я отстраняюсь. Папа делает шаг в мою сторону. Снова говорит: – Прости… прости. Я не должен был… Я не нарочно. Прости. – Он пытается обнять меня. Я снова отодвигаюсь. Вижу, что мама рукой ищет телевизионный пульт. Делает вид, что не заметила. Что не слышит, что её это не интересует. Как будто ругаются где-то в другой семье, по другую сторону двери, у соседей. Игорь тоже встал с дивана. Стоит и смотрит. Подбородок у него трясётся. Как и у его отца. И внезапно по комнате распространяется запах мочи. Горячей мочи. Между штанинами широких джинсов Игоря – у них на карманах вязаные аппликации с диснеевскими героями, Плуто и Микки-Маусом, – появляется большое тёмное пятно, которое растёт и растёт.
Я бегу в свою комнату и запираю дверь.
Хватаю Филомену и прижимаю её к себе.
Мне совершенно не больно, когда она кусает мою руку.
Убегу. Прямо вот сегодня ночью
Я убегу. Надо сбежать из дома. Куда? Мне всё равно. Куда-нибудь, только прочь отсюда! У меня есть немного скопленных денег. Некоторое время они не будут знать, где я. Может, будут меня искать. Наверняка. Я несовершеннолетняя. Даже пятнадцать мне ещё не исполнилось, то есть я ещё не могу самостоятельно решить, хочу я с ними жить или нет. Убегу. На корабль и в Америку, в Южную Америку, где пирамиды и ацтеки, или в Японию, или во Францию, или в бабушкину деревню, там меня знают, да и школа была нормальная, теперь, без родителей и странного брата, меня полюбят, я буду сиротой, стану жить у каких-нибудь местных крестьян, у нас будут кролики и коровы, может, даже собака… Убегу. Будь что будет. Мне какое дело! Небось заставят меня вернуться. Ну так я опять убегу. Буду столько раз убегать, что они меня сбагрят в какой-нибудь пансион. Я не против отдохнуть. Я устала. Очень устала. Я одна. Все – по другую сторону. Здесь только я. Даже Филомена меня ненавидит.
Не могу уснуть. Лицо у меня горит, хотя с момента пощёчины прошло уже несколько часов. Папа меня ударил! Вот уж чего я от него не ожидала. Он всегда говорит о ненасильственных действиях, он борется за более экологически разумный, лучший мир! Он беспокоится о разных видах животных и растений, постоянно объясняет, что люди – самый агрессивный вид на планете, что мы хищники, как тираннозавр, но при этом мы можем измениться, должны измениться, иначе природа всё-таки выбросит нас из своих объятий навсегда… Мне до сегодняшнего дня казалось, что всё это взаправду, но теперь я понимаю, что он только притворялся, врал. Теперь я знаю, что он такой же. Агрессивный человек, который понимает только силу, который не умеет слушать, который считает, что всегда и во всём прав.
Убегу. Прямо вот сегодня ночью. Пусть дергаются! Пусть им будет стыдно! Пусть скучают по мне! Пусть расстраиваются! Но даже если я вернусь, не буду ходить на фехтование и на скульптуру, не буду соревноваться в математической команде, не буду читать ради значка «Лучший читатель» и на фоно не буду больше ходить… Мм, нет, может, на фоно буду. Не знаю. Посмотрим ещё. И в школе буду учиться посредственно. И никому не стану помогать. Ну, может, Алексу. Если перестанет целоваться с Петрой. Не знаю, не знаю. Правда не знаю.
Смотрю на часы. Полпервого с чем-то. Ещё немного подожду, пусть крепко заснут, пусть дом утихнет. И я убегу.
Я достаю из шкафа рюкзак, который мне папа купил в Париже. Кладу его на кровать. Надо точно определить, что брать с собой. Только самое необходимое. Открываю ящик с носками. Беру несколько пар и кладу их рядом с рюкзаком. И несколько футболок. Сколько? Пять, десять? Слишком много. Беру три. Сворачиваю их так, чтобы они занимали как можно меньше места. Кладу на дно рюкзака.
Стук в дверь. Тихий стук. Потом ничего. И опять стук, теперь чуть громче.
Я отпираю дверь.
Игорь. Стоит у двери в своей голубой пижаме. Собственно, это спальный комбинезон; у него голубые застёжки до самой шеи, на нём нарисованы разные жёлтые морские существа. Маленькие морские звёзды, разные рыбы и, конечно, самые большие морские млекопитающие – кашалоты. Их на пижаме больше всего. У них огромные головы и раздутые туловища, как у Игоря. Все морские животные смеются; у них человеческие улыбки и человеческие глаза. Это любимая Игорева пижама. Он её даже в школу берёт, чтобы показать учительнице. Хотя она её видела уже сто раз, мы не можем его убедить, что это лишнее, и он как минимум раз в неделю таскает её с собой. Папа купил её ещё во Франции. И сказал ему тогда, что эта пижама сделана специально для него. Он думал про кашалотов и про их большие головы. «Эту пижаму сделали для тебя, Игорь, потому что…» Но вслух он не сказал того, что думает. Я была рядом. Мы были в большом парижском магазине, в отделе детской одежды. Я точно знала, что папа хотел сказать и не сказал: «Эта пижама потому сделана для Игоря, что Игорь как кит. Как огромное животное, которое живёт в рыбьем царстве, но при этом не рыба. Кит – это что-то ошибочное среди морских животных. Это существо из другого мира. Как Игорь, который тоже такая ошибка». Папа посмотрел на меня очень странно тогда в магазине. Он знал, что я знаю, о чём он думает. Точно знал.
