Утром, стараясь не разбудить хозяина, Леонид собрал свои вещи и ушел – обратно, домой… А Толик, моя грязные стаканы и оплакивая драгоценный коньяк, выпитый до дна, понял, как сильно он ненавидит этого холеного, зажравшегося, жизнью не битого гаденыша, который сломал его карьеру, его талант, сделав одиноким, несчастным, нищим инвалидом.
Маруся
Безжизненная блондинка с точеной фигурой глядела на него стеклянными глазами и улыбалась искусственной улыбкой. Леониду она категорически не нравилась. Рядом в витрине сидел толстый курносый пупс, который умел закатывать глаза и громко гоготать. Он ему тоже не нравился. Обе куклы были фальшивыми и злыми. Скучающая продавщица, равнодушно оглядывая его, намекнула, что пора бы уже сделать выбор. Леонид занервничал и разозлился на себя. Наконец, так и не остановившись ни на одной из игрушек, решил купить обе.
Дверь открыла маленькая темноглазая девочка.
– Папа! – закричала она звонким, как колокольчик, голоском. – Как хорошо, что ты пришел! Я уже начала бояться, что ты обо мне забыл!
– Ну как я мог о тебе забыть! – Леонид потрепал дочку по головке, расплылся в улыбке и стал похож на старого уставшего слона. – Как я мог забыть о дне рождения моей дорогой девочки! – засюсюкал он совсем по-бабски.
– А подарок ты мне принес? – серьезно спросила девочка. – Я все ждала, ждала, думала, под подушку подарок положишь. Проснулась – а подарка нет…
– Вот, возьми, – протянул Леонид куклу, – вот тебе подарок.
– Спасибо! – Она заулыбалась, демонстрируя отсутствие двух передних молочных зубов, схватила игрушку и ускакала.
– Ужинать будешь? – спросила Соня. Она очень старалась быть хорошей хозяйкой, хотя терпеть не могла готовить, а про то, чтобы убрать квартиру или погладить рубашки, и речи не было. Иногда на нее нападал кулинарный азарт, и она могла провести полдня, готовя замысловатый соус к спагетти или мастеря сложный торт с масляным кремом. Он очень эффектно смотрелся на фотографии в соцсети и собирал множество восторженных комментов и еще больше лайков, но был категорически несъедобным, тем более что Леонид со своим гастритом не переносил масляный крем. К счастью, это настроение и желание ее посещало редко, поэтому приходилось довольствоваться скомканными кашами, недоваренными супами, а то и просто есть всухомятку. От такого питания у Леонида были рези в животе, несварение желудка и, стыдно сказать, хронический запор. Но он мужественно терпел неудобства, чтобы не обижать свою драгоценную Сонечку. Свою последнюю любовь, свою главную радость в жизни, неутомимую, ненасытную, ненаглядную.
* * *
Когда она забеременела, Леонид долго потирал руки, чесал голову, вздыхал и теребил бородавку на шее. Наконец сказал:
– Если бы я точно знал, что будет мальчик, я бы развелся.
– Будет девочка, – ответила Соня.
– Ну, не знаю, – снова вздохнул Леонид. Потом потоптался немного на месте и ушел, бросив: – Извини…
Ну почему женщины бывают так невыносимо глупы? Почему нужно начинать эти бессмысленные сведения счетов, зачем все усложнять, если можно просто жить и получать от этого удовольствие? Разве Соня не гордилась своей свободой и независимостью? Разве не пыталась доказать всем вокруг, что она – успешная, самодостаточная женщина? Тогда зачем эти ломания, зачем эти фальшивые слезы, эта бабская изощренность? Беременность? Этого он не ожидал совершенно. У него была уже дочь, и он ее любил, конечно. Но еще один ребенок? Зачем? Да еще в его возрасте? Неужели она всерьез решила, что сможет удержать его ребенком? Это просто смешно. Нет, даже пошло. Как могла она опуститься до пошлости?
Ему было тошно и противно. Он любил ее. Любил искренне, как, наверное, не любил ни одну женщину в жизни. Любовь – она ведь тоже бывает разной! К маме и бабушке он испытывал любовь безусловную, любовь как данность. Схожее чувство он испытывал и к Лилечке. Они были, и он их любил просто так, за факт их наличия в его жизни. К Наталье он испытывал любовь-благодарность. Она сделала его жизнь удобной и уютной, она была хорошей и верной женой, и за это ей тоже полагалось чуточку любви. Но Соня – совсем другое дело! Любовь-восхищение, любовь-поглощение… Объективно говоря, в его жизни были женщины более красивые, более утонченные, даже более талантливые. Были женщины недоступные, которых приходилось долго добиваться, а были и те, что сами предлагали себя. Были женщины, которые задерживались надолго, а были и те, о которых он тут же забывал после первой встречи. Из своего немалого опыта он вынес простую мысль: красота, молодость, положение в обществе и даже деньги не делают человека привлекательным. Только огонь, который питает его изнутри… И возможность ощутить его тепло, нырнуть в его отблеск манит и соблазняет. У одних этот огонь заключен в интеллекте, у других – в таланте. У Сони же была внутренняя сила. И он знал – ему будет ее недоставать.
Но, узнав о беременности, он просто струсил и сбежал с места преступления, как нашкодивший кот. Ему было стыдно и страшно одновременно. И он не нашел решения лучше, чем уйти.
Когда она, брошенная, почувствовала ребенка, ее жизнь превратилась в единый поток счастья. Всю беременность она провела так, будто была немного пьяной – восторженная, глупая, смеющаяся. Ей казалось, что весь мир поместился в ее чреве и существует в нем, и радуется жизни. Все вокруг исчезло – и обида, и воспоминания, и тревога. Остался лишь один страх – потерять маленький, но совершенный мир внутри себя.
Вся она помолодела, посвежела. Лицо залилось румянцем и будто бы посветлело; казалось, что чистый, ясный свет пробивался через ее смуглую кожу. Руки стали нежными, мягкими, а движения – плавными, словно она беспрерывно качала младенца. Фигура округлилась, потяжелела, стала объемной, но это ее ничуть не портило.
Соня выглядела так, будто вся женственность на свете воплотилась в ней.
В тот момент, когда она ощутила шевеление плода, по телу пробежал огонек счастья. Движения были разными. Иногда – агрессивными, настойчивыми, словно ее крошечная дочка там, внутри, в темноте, была ужасно недовольна и рвалась наружу, к свету. Тогда она дралась, больно и отчаянно, так, что материнский живот сотрясался от ударов. Под кожей вздувались маленькие бугорки – упрямые, трогательные, человеческие. Иногда живот переливался волнами: девочка поворачивалась, находя удобное положение. Соня прекрасно чувствовала, когда малышка довольна, а когда, наоборот, расстроена. Будучи в хорошем настроении, она перебирала крошечными пальчиками так, что внутри чувствовались легкий зуд, чесотка, умилительное однообразное движение. Но, раздражаясь, ребенок начинал толкаться, и тогда было чувство, будто замешивают тесто, плавно, размашистыми, сильными движениями, а затем раскатывают скалкой, и опара эта разбухает, становится все больше, все крепче, все шире…
В июне Соня родила дочь. Имя ей дала библейское – Мирьям, но дома ее звала просто Маруся. Она вернулась из больницы с младенцем в свою квартиру, которая за время ожидания превратилась в филиал детского сада, магазина игрушек и школы для начинающих родителей одновременно. Помимо бутылочек, тряпочек, пеленочек и погремушек здесь стоял шкаф со всевозможной профессиональной литературой. Среди них бестселлеры: «Ребенок: инструкция к применению» и «Быть родителем: насколько это ужасно». Кроме того, здесь были всевозможные приборы, приспособления и примочки, а также игрушки для физического, психологического, нравственного и духовного развития.
