– Что больше?
– Не могу так жить… Я устал.
– Да? Ты устал? – взвилась Наталья. – А я не устала, ты считаешь?
– Сядь и успокойся! Ничего от тебя не надо! Ни барахло это вонючее, – он бросил на пол недавно купленные обновки, – ни все это дерьмо! Ничего не надо!
– Тогда катись к ней! Да-да, катись! – завопила Наталья, обливаясь слезами. Руки, как сломанные крылья, повисли безжизненно, и она напоминала цаплю, еле балансирующую на одной ноге.
Леонид недоверчиво уставился на нее.
– Ну, раз так, то мне, наверное, действительно нечего здесь делать. – Он порывисто стал выбрасывать свою одежду из шкафов.
– Ты не любишь меня! И никогда не любил! Ты сломал мне жизнь! Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!
– Господи, вы, бабы, можете думать о чем-то, кроме любви? – закричал он в отчаянии и тронул бородавку на шее, как всегда делал, когда волновался.
– А разве есть на свете что-то, заслуживающее внимания, кроме любви?
Он не нашелся как ответить – собрал маленький чемодан и вышел. Наталья еще немного покачалась на подкашивающихся ногах, упала и стала похожа на медузу, выброшенную приливом из моря на берег и обреченную на удушливую смерть.
* * *
Соне снова и снова снился один и тот же сон: она гуляет по прекрасному, ухоженному парку, осторожно ступая по осыпавшейся листве, собирает разноцветные листья – красные, желтые и коричневые, складывает их вместе, и получается букет. Букет ей не нравится, но он занимает ее, отвлекает от печали. Неожиданно сзади к ней подходит мужчина. Она не видит его лица, зато чувствует прикосновение руки. Она знает, что это – Он. Его рука, тяжелая, белая, он кладет ее на плечо, и Соня прижимается к ней щекой, ощущая кожей ее тепло. Так они стоят и наслаждаются присутствием друг друга. А потом Он берет Соню за руку, букет падает, и вместе они идут домой. Соня ужасно боится потерять Его руку и крепко цепляется за нее. Они идут долго, и Соня совсем не устает. Даже наоборот, ей приятно вот так идти, идти, идти… Неожиданно она останавливается и понимает, что идет одна, а он давно исчез.
На этом месте Соня обычно всегда просыпалась и с ужасом разглядывала свои пустые руки. Рядом посапывала дочка, посасывая палец. Стояла ночная тишина, лишь за окном изредка раздавался свист проносящегося автомобиля. Соня начинала горько плакать, утыкаясь носом в подушку Леонида, пропитанную его запахом. Вдыхала его – и казалось, что она не одна. А потом, когда он пропадал надолго, не появляясь иногда неделями, подушка наполнялась ароматом ее духов, и Соня впадала в отчаяние. Она плакала, потом засыпала снова, но спала неровным и неспокойным сном.
На этом месте она проснулась и в этот раз. И обнаружила, что рядом с ней действительно живой он с белыми жирноватыми руками. Он спал. И он был только ее, единственный, неразделенный.
– Ты пришел навсегда? – спрашивала Соня.
– Навсегда, Сонечка.
– И ты нас никогда-никогда не бросишь?
– Никогда-никогда.
Соне очень хотелось верить. Очень хотелось думать, что это правда, что он не обманет ее, как уже делал не раз. Но опыт и чутье подсказывали: обманет. Соня, эта красивая, успешная, современная Соня с самыми передовыми взглядами на семью и воспитание детей, как никто другой знала, что в каждой успешной одинокой женщине скрывается несчастная баба. Если бы он разделил с ней ее одиночество, разве думала бы она про свою самостоятельность и уникальность? Человек не должен быть один, это неправильно. Человеку нужно кого-то любить, иначе ради чего все это?
Однажды, в самом начале их романа, она уговорила его пойти на танго. Она обожала танго и даже умела немного танцевать. От природы пластичный, умеющий владеть своим телом, Леонид быстро схватил основные движения.
– Главное в танго, – объясняла она, – это мужчина. Он ведет за собой женщину. А она идет за ним.
И он подхватил ее и повел за собой. Скоро они шагали в такт. Ее нога вставала в точности на то место, где за секунду до этого была его. Ее голова поворачивалась вместе с движением его руки. Она была в его власти, она принадлежала ему безраздельно. Секундной заминки было достаточно, чтобы сбиться с такта, потерять ход, разрушить танец. Она шла за ним, испытывая неизвестный ей восторг: счастье опереться на мужчину, забыться, отдаться… Хотя в глубине души она знала, что это счастье не для нее, и тем не менее не планировала отказываться от него добровольно. Пригвоздить его к себе, отрезать пути к отступлению и биться до полной капитуляции противника – все по правилам военной науки!
Соня не терпела полутонов и не желала мириться с ролью любовницы. Она хотела свадьбу – роскошную и громкую, такую, которая станет главным событием в культурной тусовке. Она взялась за дело с таким энтузиазмом и энергией, что в ее возрасте выглядело несколько неуместным. Правда, вслух об этом никто не отважился бы сказать. Соня проводила дни в походах по салонам свадебной красоты, в выборе зала для проведения торжества, в дегустации блюд для праздничного стола, в заказе пригласительных открыток и еще массе неотложных и важных дел, которые сопровождают предсвадебную суету. Леонид покорно оплачивал счета, удивляясь своей безвольной уступчивости. Наталья никогда не допустила бы таких огромных трат. В ней не было этой капризной требовательности, этого стремления к показухе и роскоши. Наталья не позволяла себе затмить его. На фоне Сони он чувствовал, что все больше теряется, становится ее беззвучной тенью, послушным кошельком на крепких натруженных ногах.
Соня хотела многого. Рестораны, шумные вечеринки, посещение модных салонов, выходы в свет для знакомства с нужными людьми – все попадало в орбиту ее желаний… А он чувствовал, что это больше не доставляет ему удовольствия, что ему хочется покоя. Он чувствовал это каждой клеткой своего тела, каждую минуту: и когда просыпался по утрам с тяжелой чугунной головой, когда разгонял кровь по застывшим за ночь членам, когда разминал затекшие руки и задубевшие ноги, когда с трудом и величайшей осторожностью вставал с кровати, и каждый шаг отдавался острой болью в пятках, истончившихся и стершихся за долгие годы… Он старел. Время, которое раньше тянулось нескончаемо долго, мучительно медленно, теперь ускорилось так, что ускользало из его рук. Всего несколько лет назад он был еще полон сил, полон желания и амбиций, теперь же хотел только одного: покоя.
Он много лет живет на свете. За эти годы он любил многих, многие любили его. Сейчас, спустя целую жизнь, то, что когда-то рвало душу, мучило, заставляло страдать, кажется таким далеким и пустым. Скольких людей он забыл, сколько забыло его… И к чему он пришел на старости лет? К суете и позору?
Отчаяние стало еще глубже после одного случая, вскоре приключившегося с ним, – случая незначительного, даже почти незаметного. Однажды, оказавшись в пустом зале – то ли что-то нужно было забрать, то ли просто потянуло, на сцене, – увидел он старичка-осветителя, худенького, носатого, со смешной прической – торчащими, как у вороны Каркуши, волосами на плешивой голове. Старичок, умело высветив свою худосочную фигуру на сцене, с выражением декламировал сонет Шекспира «Когда твое чело избороздят…».
