Последние слова я говорю, скривившись внутренне от сказанного. Девчонка – ни хрена не моя подружка. Не в моём вкусе – слишком чистенькая и наверняка ещё целочка. Но впрягаться за чужаков у нас на районе не принято. Так что пусть эти кретины считают, что тронули моё – быстрее свалят.
– Это твоя подружка? – с интересом спрашивает парень в чёрной толстовке. – Красивая мордашка. Пухлые губки. Умелые? – двигает языком за щекой, намекая.
Поднимаю ствол повыше, потом резко опускаю и нажимаю на курок. Трое дружно подпрыгивают на месте.
– Иди, – киваю в сторону древнего «Форда». – Проверь.
– Остынь, Малёк, – просит тот, что молчал до сих пор.
Кажется, его зовут Барнс. Видимо, он за старшего у этой троицы.
– Проваливай. И забирай своих друзей…
Хочется добавить ещё, что я давным-давно не Малёк – так меня звали, когда я был мелким и отставал в росте от сверстников. Многие думали, что меня можно шпынять, но, получив пару ударов по рёбрам или по зубам, понимали, что ошиблись, и проваливали.
Свалят прочь и эти.
– Ладно… Забирай свою тёлочку. И не оставляй её без присмотра… – цедит через зубы Барнс, добавляя: – Аппетитная.
Они нарочно медленно уходят прочь. Показывают, будто уходят сами, по своему желанию, а не убегают, поджав хвосты, словно трусливые шавки. Жду, пока они отойдут на приличное расстояние, и только потом ныряю в тачку. Внутри сосёт неприятное чувство вины. Я ощущаю его не очень часто, но сейчас меня накрывает с головой – я втянул девчонку в это дерьмо. Мне просто хотелось воспользоваться подвернувшейся тачкой, пока байк торчит на ремонте. Самое поганое, что у крошки может начаться реальная истерика, а я не знаю, как поступать в таких ситуациях. Обычно я имею дела с девками попроще – они закалённые и из нашего района, видели многое и лежали не под одним чуваком. Одним словом – потёртые, и опытные даже лет в пятнадцать. А что делать с этой чистоплюйкой, смотрящей на меня огромными карими глазами, дрожащими от слёз, я не знаю.
Увидев ствол в моих руках, она вздрагивает всем телом.
– Мама… – тихо выдаёт.
– Не наделай в штаны! – грубовато выходит. Я разряжая пистолет, доставая магазин. – У тебя в тачке есть салфетки и бумажный пакет?
После моих слов кроха бледнеет ещё больше и оглядывается по сторонам.
– Т-т-т-т-ты кого-то убил? Хочешь стереть отпечатки пальцев с орудия преступления?
Вот же дерьмо. Она даже говорит невероятно чисто и правильно. Внутри невольно поднимается глухая волна раздражения на таких, как она – на их правильные речи, благопристойные фасады домов, сытые дни и спокойные ночи…
– Убил, – говорю коротко. Слышу судорожный вздох. Добавляю: – Бы. – Вижу, что девчонка не догоняет, объясняю со вздохом недовольства. – Из этой пушки кто-то вполне мог убить и огрести неприятностей. Я просто хочу вернуть ствол владельцу, не оставив на нём своих пальчиков. Усекла? – Девчонка кивает осторожно, но смотрит на меня с небольшим недоверием. Я не милый щенок и не рождественский подарок, чтобы нравиться с первого же взгляда. – Если усекла, дай салфетки и найди мне бумажный пакет! – командую.
Ступор покидает тело тихони – так я называю её про себя. Не знаю, как зовут эту девчонку, но невольно вдыхаю полной грудью воздух салона и чувствую её аромат. Чёрт побери, от неё так вкусно пахнет чем-то ванильным – духами или, может быть, лосьоном для тела. Этот аромат напоминает мне запах печенья в лучшей из кондитерских. К стыду своему, я обожаю ванильное печенье и готов лопать его без остановки. Во рту не к месту выделяется слюна. Пока девчонка, перегнувшись, роется на заднем сиденье, я некстати отмечаю плавный изгиб бёдер и небольшую, но крепкую и чертовски аппетитную попку. Тихоня оттопырила её так призывно, как будто готова насадиться на мой штырь. Который, к слову, внезапно ожил в штанах.
И это не хорошо. Нет, блин, это совсем не хорошо. Я должен держаться подальше от таких тихонь – снаружи они сладкие и милые, кажутся легкодоступной целью. Но стоит нырнуть в ним в трусики, как проблем не оберёшься. Нет уж, спасибо. В моей жизни и без того хватает дерьма, которое нужно разгребать огромной снеговой лопатой. А ещё лучше – нанять специальной комбайн, чтобы разом вывезти весь мусор на свалку.
– Вот. Держи…
Крошка протягивает мне упаковку влажных салфеток. Они пахнут кокосом и добавляют плюс один пункт к моему мнению, что от этой Тихони пахнет, как от кондитерской фабрики. Я вытираю ствол влажной салфеткой, потом насухо протираю бумажным платочком – снова с каким-то сладким ароматом – и только потом сую пушку в пакет с логотипом магазина косметики.
– Вылезай из машины.
Кроха сжимает пальцы на руле до побелевших костяшек. Она смотрит на меня с недоверием и ужасом, а в глазах собираются океаны солёной влаги. Нижняя губа начинает дрожать. Она пышная и аппетитная, как лакомство. Красная, как барбарис, и кажется соблазнительной – такие губёхи приятно всасывать в рот, терзая зубами.
– Ты бросишь меня здесь? – спрашивает с дрожью в голосе. – Угонишь мой автомобиль?
Что? Как ей в голову могла прийти подобная чушь?!
– Вылезай. Я поведу сам! Ты заплутаешь, и даже мои подробные инструкции не помогут. Ну же! – прикрикиваю и вылезаю первым.
По-джентльменски придерживаю перед Тихоней дверь, но захлопываю по-скотски громко. Плюхаюсь на водительское сиденье. После истории с соседним креслом я не решаюсь отрегулировать кресло водителя по высоте или сдвинуть его, чтобы не упираться коленями в руль.
– У этого кресла тоже есть сюрприз?
Кроха улыбается сквозь слёзы и отрицательно мотает головой.
– Нет. Это кресло водителя. Оно должно быть идеальным…
Я настраиваю его под себя. Удивительно, но обходится без фокусов. Завожу древний «Форд». Он фырчит и издаёт серию разных звуков – от охов до почти откровенного пердежа, прежде чем трогается с места.
– Кстати, я бы не стал угонять это ржавое корыто… Слишком убогое.
В ответ на мою реплику Тихоня поджимает пышные губёшки. Пока «Форд» катит по затемнённым улицам квартала, она оглядывается по сторонам, изредка бросая на меня взгляды исподтишка. Потом достаёт телефон и с протяжным вздохом прячет его обратно.
– Мамочка тебя потеряла?
– Старший брат, – возражает девчонка. – Ты меня задерживаешь. Мне не поздоровится.
– Скажешь, рухлядь сломалась. Причём, не соврёшь, – пожимаю плечами. – Делов-то!
– О, ты специалист по вранью, конечно! Мне стоит поучиться у тебя!
В голосе красотки появляются нотки надменности. Они напоминают мне как нельзя лучше, почему я предпочитаю держаться подальше от таких, как она – считающих людей из бедных кварталов людьми второго или даже третьего сорта.
– Тебе есть чему у меня поучиться. Ты не знаешь, что такое реальная жизнь, чика.
