А Лу Таранту все еще было мало.
– БЫСТРЕЕ, – кричал он Стю в ухо.
– НО, ЛУ, МЫ УЖЕ…
– Я СКАЗАЛ БЫСТРЕЕ, ЕБМАТЬ.
Так что Стю, оказавшийся между очень тяжелым молотом и очень прочной наковальней, толкнул дроссель еще на одно деление.
16
– Где тебя, блядь, носило? – сказал Кац, подобрал свой «ТЕК-9» и пистолет Фэй, который засунул в карман.
– Дверь передо мной захлопнулась, – сказал Холман. – Она отпирается изнутри, поэтому пришлось чертов крюк делать через весь корабль, чтобы внутрь вернуться. Что эти люди здесь делают?
– Не знаю, – ответил Кац. – Эта говорит, она из Береговой охраны.
Холман посмотрел на Фэй.
– Мне нравится новая форма, – заметил он.
– Это неважно, – сказал Кац. – Надо двигать. Я с рациями разобрался. А ты свое делай.
– А что с этими?
– У меня есть для них план, – сказал Кац, который успел кое-что придумать. – Давай быстрей.
Холман подошел к штурвалу и занялся автопилотом. Кац произнес небольшую речь перед Эдди, Фэй, Уолли, Джонни, Тедом, Марой, Арни и Филом.
– Значит, так, – начал он. – Я бы вас всех кончил.
– О боже, – сказала Мара.
– Но не буду, – продолжил Кац, – потому что это операция Бобби Кемпа, а он не хочет, чтобы осталось много трупов. Мы работаем на Бобби Кемпа, поэтому делаем так, как он говорит.
Кац подумал, не слишком ли он переборщил с темой Бобби Кемпа, но решил, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Был риск, что капитан скоро умрет, и Кац хотел быть уверен, что остальные мудаки запомнят имя Кемпа.
– Теперь, – сказал он, – мы вас здесь оставляем. Если не хотите получить пулю, оставайтесь здесь, поняли? Поставим внизу перед дверью на трап человека с пушкой, и каждому, кто выйдет из двери, он снесет башку нахуй, все поняли?
– Готово, – сказал Холман. Все почувствовали это. Корабль начал двигаться.
– Хорошо, – сказал Кац. – Капитан, встань сюда. Эдди отошел от группы.
– Молодец, – сказал Кац и выстрелил Эдди в живот. Мара закричала. Фил схватился за грудь. Джонни схватился за Теда и сказал:
– Ох, блин.
– Если кто еще хочет пулю, – сказал Кац, отступая к трапу. – Просто высуньте голову за дверь. – Пошли, – сказал он Холману.
Они неуклюже спустились до основания трапа, там Кац достал из кармана складной ножик и начал пилить веревку покойного Хэнка Уайлда. Холман прошипел:
– На кой хрен ты подстрелил капитана, а?
– Чтобы не мог управлять судном, – ответил Кац. – Если его связать, они тут же его развяжут.
– А, – сказал Холман. – Ага. Кац все пилил.
– Давай быстрей, – сказал Холман. – Боюсь, этот гад оставит нас здесь.
– Не оставит, – сказал Кац. – Не посмеет, мы ведь знаем, что это он все устроил. Кроме того, если попытается, Ребар его застрелит.
Кац не мог знать, что в этот самый момент пуля пролетала сквозь череп Ребара – с точки зрения Тарка, тот исполнил свое предназначение.
– Ну давай все равно скорее, – сказал Холман.
– Ладно, – сказал Кац, допилив веревку. – Пошли. Наверху трапа три музыканта, два старика, барменша и тайный агент слышали, как захлопнулась тяжелая стальная дверь. Капитан слышал только собственную боль.
Тарк почувствовал, что «Феерия» тронулась, перенося тело Ребара через транец на катер. Тарк обрадовался. Оставалось теперь только убить Каца и Холмана, когда тупые придурки вернутся с пистолетами, предусмотрительно спрятанными в спортивные сумки, как их проинструктировал Тарк. В зависимости от того, откуда они спустятся, он либо положит их на катере вместе с остальными, либо, если будет слишком много возни, выкинет в море. Потом в нескольких местах прострелит корпус катера, чтобы затопить его. И все, можно сваливать.
В нескольких футах от него «зодиак» – в данный момент самая дорогая надувная лодка в истории человечества – начал подпрыгивать и качаться на поднятой большим судном волне, как будто ему тоже хотелось поскорее в путь. Тарк взял «ТЕК-9», отошел на платформу, чтобы не бросаться в глаза, и стал ждать своих напарников.
Для многих пассажиров и персонала «Феерии» первым сигналом о том, что не все благополучно, послужил абсолютно голый человек, понесшийся вниз по трапу и влетевший в казино второй палубы. Его преследовала высокая блондинка с длинным ножом. Оба они кричали. Слов было не разобрать, но, судя по всему, от него исходили просьбы о понимании, к которым она оставалась глуха.
Все в казино, кроме полностью поглощенных игровыми автоматами, оторвались от своих занятий и смотрели на мужчину, промчавшегося через весь зал к трапу на первую палубу, и женщину, отстающую шага на три и оставлявшую за собой специфический запах.
Они скрылись из виду, но еще некоторое время продолжалось всеобщее замешательство, сопровождаемое непрерывным дзинъдзиньдзинь автоматов: люди размышляли над тем, свидетелями чего оказались. Игроки решили, что в чем бы ни была проблема, с этим разберется персонал казино. Персонал казино решил, что в чем бы ни была проблема, с этим разберется Мэнни Аркеро, который всегда со всем разбирался.
И все вернулись к игре.
Дыши. Глотай. Дыши. Глотай. Не блевать. Не блевать. Пожалуйста.
Фрэнк смог протащить свои крепко скованные запястья под зад, но начал понимать, что дальше продвинуть их не сможет. Он слишком измучен и слаб. Ничего у него не получится. Он чувствовал, что подступает новый приступ тошноты, и понял, у него не будет сил с ним справиться.
Ничего не получится.
Катер Стю Карбонекки превратился в дьявольски ритмичную машину пыток. РРРО – врезался он во фронт большой волны; потом ВРУУМ – дико взревывал мотор, как только катер взлетал в воздух и винты выпрыгивали из воды; потом БУХ – обрушивался он обратно в океан, от чего головорезы кричали «БЛЯ!»; потом Лу кричал Стю «ГОНИ!»; с грохотом накатывала следующая волна и цикл повторялся: РРРО ВРУУМ БУХ «БЛЯ!» «ГОНИ!» РРРО ВРУУМ БУХ «БЛЯ!» «ГОНИ!» РРРО ВРУУМ БУХ «БЛЯ!» «ГО-НИ!» – и снова и снова и снова в бескрайнем мрачном и враждебном море.
За штурвалом Стю, промокший до нитки и продрогший до костей, с гудевшими от болезненного напряжения бедрами, наполовину ослепший от брызг, вспоминал о том, как в семнадцать лет он заявил матери, что хочет поработать у дяди Леона водителем грузовиков, а мать плакала и умоляла его поступить в колледж святого Иоанна, где учился его брат, и стать бухгалтером, а он говорил, что ни за что не хочет провести остаток жизни за письменным столом. Стю думал: Господи, как бы я хотел сейчас сидеть за письменным столом.
