– Просто попробуй. Если что-то не понравится, не ешь. Ты сможешь покушать индейки, если останешься голодной.
Она насупилась, и я строго на нее посмотрел.
– Будь вежливой.
Что касается меня, я был только рад изучить незнакомые блюда. Вот только у меня не было любезной тетушки, выбирающей лучшие куски, поэтому я просто наугад заполнял тарелку. После нескольких экспериментов я пришел к выводу, что питаю особую любовь к чему-то похожему на картофельный салат с курицей, горохом, бобами и морковью, связанными между собой самым восхитительным кремовым соусом. Вот что действительно вызывало слюну при мысли о добавке. Жозефина, старшая кузина Уилла, любезно объяснила, что это венесуэльский куриный салат (энсалада де галлина), и я записал название в телефон, чтобы никогда не забыть и есть его каждый вечер до конца своей жизни.
– Олли?
– Мм?..
Криста снова оказалась рядом, держа почти пустую тарелку.
– Можно мне, пожалуйста, те желтые штучки?
Желтые штучки, желтые штучки… перед нами было столько еды, и в итоге мне пришлось оглядеть еще два стола, чтобы понять, о чем она говорит. Точно, те самые, похожие на кукурузные лепешки тамале, штуковины в листьях подорожника были ярко-желтыми, когда их развертываешь. Но до блюда мне, пожалуй, не дотянуться! Я хотел попросить Жозефину, но замер, когда понял, что не знаю, как называется эта снедь. Кузина Уилла не стала бы меня осуждать, но мне будет очень неловко спрашивать, не может ли она передать мне пару-тройку «желтых штучек».
Уилл заметил мой растерянный вид.
– Что случилось?
Никто к нам вроде не прислушивался.
– Криста хочет еще тех… тамале?
К счастью, он, похоже, все понял.
– Ну конечно. Иди сюда, Криста.
Он взял ее тарелку и положил на нее несколько свертков из подорожника.
– Они называются хальякас. Похоже, ты не против этой еды? – добродушно спросил он, но я чуть не умер со стыда.
Я-то надеялся, он не слышал нытья Кристы.
– Они очень вкусные. И индейка… и другая индейка, порезанная.
– Это не индейка, свинина. А блюдо называется пернил.
– А-а-а. Хотя мне не нравится свинина.
– А как начет ветчины и бекона? Это тоже свинина.
– Угу.
– Хочешь добавки?
– Да, пожалуйста.
Пока Уилл накладывал Кристе еду, он поймал мой взгляд через стол и мягко мне улыбнулся.
У меня перевернулся желудок.
Когда ужин наконец-то закончился – ведь в финале пиршества были торжественно принесены десерты (флан с кремом и огромный пирог с пеканом), – дети начали играть на заднем дворе. Я остался и немного за ними понаблюдал, пока Уилл не предложил устроить мне экскурсию по дому. Я не хотел оставлять Кристу и Дилана, но совсем без надзора они не были. К тому же должен признаться, мне стало очень любопытно взглянуть на комнату, в которой Уилл спал каждую ночь.
– Как чисто! – воскликнул я, едва переступив порог.
Уилл завис у двери.
– Это тебя удивляет?
– Если честно, да, – признался я, отходя к дальней стене и изучая содержимое стеллажа.
– Почему? Я кажусь свиньей?
– Нет. Но я видел твою комнату в доме у озера. Для баскетболиста твой прицел в корзину для белья не был особо метким.
Послышался мягкий щелчок: Уилл закрыл дверь. У меня напряглось все тело, и я не шевелился, продолжая смотреть на стеллаж, чтобы он не заметил выражение моего лица.
– Стой, то есть ты целое лето меня осуждал? – спросил он.
– К сожалению, да. Я не хотел ничего говорить, потому что целиком и полностью на тебя запал.
– Запал… в прошедшем времени? – уточнил Уилл.
Я не знал, шутил ли он или задал искренний вопрос. Наверное, он и не хотел, чтобы я понял.
– Эй, считай себя везунчиком. До этого ты думал, что я могу тебя ненавидеть, помнишь?
Он не ответил, поэтому я обернулся. Его взгляд были направлен в никуда, но он быстро натянул на лицо вымученную улыбку.
– Мама утром заставила меня практически вычистить все дезинфицирующим средством, – сказал он, и я не сразу сообразил, что он говорит про спальню. – На тот случай, если гости захотят здесь собраться, чтобы проинспектировать комнату.
– А разве ты теперь не рад, что она тебя заставила? – пробормотал я, пробегая пальцем по полке. Идеально чистая, как кожа Джульетт.
– Очень рад. Но я не ожидал, что ты тут окажешься… из всех собравшихся в доме.
– Да. Спасибо большое, что нас пригласил. Это сделало плохой день… не таким плохим. Особенно для детей.
– Конечно. Здорово, что ты согласился. Кстати, как твоя тетя?
– В порядке. Она не спала, разговаривала и всякое такое. Но она сейчас сильно больна. Это тяжело, понимаешь?
– Да. Могу представить.
Повисло неловкое молчание. Мне казалось, что я должен что-то делать или сказать, но я понятия не имел, что именно. Зачем он закрыл дверь? Он хотел поговорить о нас? Или я все вообразил?
Я прочистил горло и прошелся вдоль стены, где на полках стояли миллиардов пятьдесят наград и медалей.
– А у тебя в свое время была пара хороших игр, – сказал я.
– Наверно, да.
– Теперь я чувствую себя неполноценным.
– Что? Не неси чушь. У тебя есть группа.
– Верно, но я не получаю наград за репетиции, меня просто… терпят. Но… ты, видимо, крут.
У Уилла был напряженный голос.
– Недостаточно крут для стипендии.
Я взял одну из важных наград, золотую фигурку Майкла Джордана, делающего бросок. По крайней мере, это мог быть Майкл Джордан. Трудно определить, поскольку статуэтка была без лица и немного неправильной формы.
– Ты хочешь попробовать играть профессионально?
Скрип кроватных пружин подсказал мне, что Уилл сел.
– Это то, чего от меня все хотят.
– Ясно. Но то ли это, чего хочешь ты?
Я обернулся и обнаружил, как Уилл пожимает плечами, уставившись в пол.
– Баскетбол – это, конечно, весело, но мне не перестает казаться, что я должен относиться к нему более страстно, если хочу играть профессионально. Разве не может то, чем ты занимаешься как хобби, быть просто им? Разве обязательно, чтобы ты посвящал своему увлечение целую жизнь?
Почему у меня возникло ощущение, что последнюю часть он адресовал не мне?
– Может, – сказал я. – Чего хочешь ты?
Когда он наконец ответил, он почти шептал:
