Когда я дошел, то обернулся, чтобы проверить, не следит ли кто-то за мной. Джульетт улыбнулась, и я замер, ужаснувшись: вдруг кто-то заметит, что она на меня смотрит. Абсолютно не непринужденно, совсем не как Уилл.
Но что в этом нового?
Кажется, никто, кроме Джульетт, не увидел, что я вышел на улицу. Меня отвлекли все эти уловки, и я ненадолго забыл, что вроде бы злюсь на Уилла. Но затем я обнаружил его, прислоняющегося к стене, возле угла здания. Он засунул руки в карманы, и, боже, я все вспомнил.
Я проследовал к Уиллу, глядя на него исподлобья.
– Да?..
При виде меня он просиял так, как бывало у озера, когда он о чем-то задумывался, а я возвращал его в реальность. Что взбесило меня еще сильнее. Он мог хотя бы признать, что я злюсь. Ему необязательно выглядеть настолько счастливым при моем появлении.
– Привет, – произнес он.
– Привет.
– Ты не хотел фрикшейк?
Отличный способ завязать разговор.
– Не голоден.
Он кивнул и приоткрыл рот. Потом закрыл, открыл и снова закрыл. Он вытащил руки из карманов и, ежась от холода, сделал шаг из стороны в сторону. Уилл был похож на необычайно меланхоличного танцора. И он хотя бы больше не притворялся веселым.
– Я чувствую себя очень глупо, – пробормотал он.
– Ага.
– Не знаю, что сказать. Просто вырвалось. Я слишком привык вести себя определенным образом при парнях. Это не я, понимаешь, но я всегда шучу с ними, и они ждут от меня приколов, поэтому я даже не задумываюсь.
Я промолчал.
Он вздохнул и откинул голову назад.
– Прости меня, пожалуйста.
Он взглянул на меня, но я все равно не ответил. Ну что я мог сказать? Дескать, все в порядке? Но тогда я солгу.
«Я сволочь, потому что всегда сволочь рядом с друзьями»… Тут нет никаких оправданий.
– Мне нравятся твои джинсы, – сделал попытку он. – И музыка. И ты в целом. Так сильно, что это абсурд какой-то. Я не могу перестать о тебе думать со Дня благодарения.
Неужели? Я не мог перестать о нем думать с самого лета. Если честно, мне начинало казаться, что с момента рождения. Я не сумел вспомнить то время, когда чистил зубы, делал тост или играл на гитаре без того, чтобы лицо Уилла не всплывало перед моим внутренним взором, как страшилка в вирусном видео.
Но…
Он не мог перестать думать о нашем поцелуе. Значит, мысль о нас обоих (о том, чтобы быть со мной по-настоящему на виду у всех) уже его не пугала? А если наш поцелуй напомнил ему, каково нам было вместе? Мне-то уж точно. Наверное, он решил, что стоит рискнуть.
Я капельку смягчился.
Внезапно он стянул спортивную куртку и протянул мне.
– Надень, – попросил он. – Хотя бы на несколько секунд.
Как-то это подозрительно. Мой разум задался вопросом, нет ли здесь ловушки или подвоха.
– Зачем?
Он переступил с ноги на ногу, и куртка качнулась вправо-влево.
– Хочу на тебя в ней посмотреть.
Впервые у меня не нашлось дерзкого ответа. Я скрестил руки на груди, чтобы защитить свои внутренности, которые растаяли, как масло. Пик мягкости достигнут.
– Серьезно?
В груди сердце билось так, словно пыталось вырваться из оков. С легкомысленной ухмылкой я неловко взял куртку и надел ее. Конечно, она на мне хорошо не смотрелась (я смахивал на чихуа-хуа в ошейнике немецкого дога), но… ладно, надо признаться, это было приятно. Очень приятно. Даже по-особенному. Как будто неважно, что у меня недавно вылезли прыщи, вихры не хотели укладываться, и я не стал носить брекеты, хотя и должен был.
Ничто уже не имело значения, потому что Уилл хотел, чтобы я надел его куртку, и он считал, что я прекрасен.
Я поднял руки с тонущими в рукавах пальцами.
– Сексуально, правда? – пошутил я.
Он без смеха кивнул.
– Тебе очень идет.
Он оглянулся: наверняка желал убедиться, что в тени не скрывался ни один баскетболист, желающий поймать нас с поличным. На полсекунды это испортило мне момент, но затем, со своей ласковой улыбкой, от которой я всерьез начал бояться внезапного самовоспламенения, он вытянул руку, чтобы найти мою ладонь, спрятанную в левом рукаве, и обхватил своим мизинцем мой.
– Хотел бы я, чтобы ты мог носить ее в школе.
– Я тоже.
Я ждал. Это же повод. Он мог сказать: «Не снимай ее». Или что-то вроде: «Однажды ты будешь ее носить».
Если бы он просто дал мне соломинку, за которую я мог удержаться, я бы сразу за нее уцепился. Но он не дал.
Внезапно куртка показалась мне слишком тяжелой. Я начал ее скидывать, но Уилл меня остановил.
– Можно я сфотографирую? – спросил он.
Я пожал плечами и принялся ждать, пока он вытащит телефон. Он вздохнул.
– Можно сделать снимок, на котором ты не выглядишь так, словно придумываешь способы меня утопить?
Я выдавил из себя улыбку.
– Прости, – буркнул я, и он насупился, прежде чем сфотографировать.
Как только он закончил, я отдал ему куртку.
– Тебе надо идти, пока они не заметили, что тебя давно нет, – сказал я.
– Да. Подожди пару минут и тоже возвращайся, ладно?
Он опять стал озираться по сторонам, после чего сделал шаг ко мне. Положив ладонь мне на грудь, он мягко подтолкнул меня, пока я не прислонился к стене, и с нежностью прижался губами к моему рту.
Наверное, хорошо, что мне надо было подождать несколько минут, прежде чем направиться внутрь, поскольку именно столько времени мне понадобилось, чтобы прийти в себя.
Когда я добрался до столика, Уилл, который уже принялся за свой фрикшейк (тот теперь смахивал на суп), помахал мне.
– Олли, я как раз рассказывал им про урок музыки, на котором мисс Эллисон показывала нам видео с «Ютьюба».
Я настороженно сел.
– Да?
– Ага. Это была самая высокомерная фигня на свете, верно? На том видео старшеклассники сравнивали поп-звезд с классическими композиторами. Как будто кто-то сказал мисс Э, что ей надо попытаться наладить с нами связь.
– И это уж точно не ты, Уилл? – фыркнул Дарнелл.
– Не я. Я всерьез считаю, что классическая музыка интересна сама по себе.
– Они промывают тебе мозги! – воскликнул Мэтт, хватаясь за руку Уилла в притворном отчаянии.
Уилл пожал плечами.
– Это лучше немецкого. Какой бесполезный язык. Кто вообще здесь говорит по-немецки?
– И кому нужен иностранный язык, когда можно вальсировать перед людьми и петь? – ухмыльнулся Мэтт.
