Я уставился в пол.
– Много людей в ее ситуации остаются с заблокированным кишечником. Все, что они могут делать в свои последние дни, – лежать в кровати и пускать слюну. Ужасный способ уйти… А Линде не пришлось испытывать это на себе, милый.
Она пыталась меня утешить? Просто ее голос был таким умоляющим, что скорее казалось, что она хочет сказать мне: «Да, это правда, но уж точно не худший день в нашей жизни».
Я открыл рот, но не сумел выдавить ни слова. Я прочистил горло и попытался снова.
– Понятно.
Мы опять сидели в тишине. Я думал, мы должны обнимать друг друга или всхлипывать, но я не мог плакать. Я был ошарашен – и все. Что мы должны теперь делать? Серьезно, что? Поехать успокаивать дядю Роя? Он вряд ли захочет нас видеть. Еще не время.
Тогда что? Обсудить наши любимые воспоминания про тетю Линду? О боже, нет, воспоминания, теперь у нас остались только воспоминания. Но и это не казалось настоящим. Все будто происходило с кем-то другим.
Ладно… А если… включить телевизор? Помыть посуду? Принять душ? Мне надо заняться домашней работой? Все стало каким-то неправильным.
Я ждал, когда мои родители подскажут, что делать дальше.
Вероятно, они тоже не знали, каким должен быть следующий шаг.
Мне стало слишком тяжело смотреть на их напряженные лица, поэтому я принялся глядеть на заусенец. Плохо ли то, что мне не было грустно? Значило ли это, что со мной что-то не так? Может, я – как главный персонаж из «Декстера»
[29]. То есть у меня есть иммунитет к смерти и боли, и теоретически я способен до преклонных лет убивать людей, которые, как я считал, объективно заслуживали смерти, и мне бы это не причинило вреда.
Мама встала.
– Пойду и опять позвоню бабушке и дедушке, – пробормотала она.
Она имела в виду родителей отца. Ее мама и папа скончались, когда я был маленьким. Они зачали маму уже в зрелом возрасте, им было почти сорок.
А это означало, что из всей ее семьи осталась лишь она одна.
Мама поправила блузку и вышла из комнаты. На ней до сих пор была офисная одежда. Обычно скорбящих людей представляют в пижамах и вроде бы в халатах, а еще – с опухшими от слез глазами и красными пятнами на щеках.
Мамино лицо действительно было покрыто пятнами, но если не считать этого, она могла бы запросто провести сейчас деловую встречу и выглядеть совершенно уместно.
И отец – тоже. Я даже не смог определить, плакал ли он. Вообще ничего не заметил.
– Хочешь чего-то вкусного на ужин? – спросил он.
– Что, прости?
– Мы сегодня не будем готовить, но можешь выбрать. Купим все, что тебе захочется. Навынос, – добавил он.
– Э-э-э…
– Подумай. – Он встал. – Ты в порядке?
Нет. Да. Нет.
– Да.
– Прекрасно. Я разберусь с делами наверху. Дай мне знать, если тебе что-то понадобится, хорошо?
И он тоже сбежал.
Внизу остался только я, гостиная и огромная оглушающая тишина.
«Мне, наверное, надо кому-нибудь позвонить», – подумал я. Первыми на ум пришли Райан и Хейли, но я в последнее время редко с ними общался. Не то чтобы у нас возникли какие-то проблемы, мы просто стали отдаляться друг от друга.
С Ларой у нас не было такой дружбы. И с Нив.
Я мог бы позвонить Джульетт, но она в последнее время стала очень подавленной, и казалось несправедливым нагружать ее своими проблемами. К тому же она наверняка захочет утешить меня тем, что будет притворно веселой, или вытащит меня поесть мороженого, а мне не хотелось ни первого, ни второго. Ни сочувствия в придачу.
Чего мне тогда хотелось? Я же не мог позвонить кому-то, кто взмахнул бы рукой – и тетя Линда бы сразу ожила.
А помочь мне сейчас могло только это.
Мама спустилась вниз с флешкой и воткнула ее в телевизор.
– Что ты делаешь? – спросил я.
Она села рядом со мной и взяла пульт.
– Давай вспомним старые добрые времена.
Но это же – совсем не то, что я думаю?
– Мам…
– Тете Линде не понравилось бы, чтобы мы здесь кисли. Надо посмеяться. И увидеть что-то хорошее. Какие чудесные воспоминания она нам подарила…
На экране появилось видео: мы все в Сан-Хосе. И я помнил те дни. Тетя Линда и дядя Рой навестили нас, когда Кристе исполнился годик (задолго до рождения Дилана).
Они приехали летом и пробыли у нас около недели. Мне пришлось спать на диване, а они заняли мою комнату.
Видео началось с того, как тетя Линда кормила малышку Кристу, которая сидела на высоком стульчике. Она выглядела совсем по-другому.
Криста тоже, конечно, но я забыл, какими густыми были волосы у тети Линды. Ее кожа тогда загорела, и никаких морщин на ее лице я не заметил.
Тогда ей было около тридцати.
– О боже, Рой, не сейчас! – Она засмеялась в камеру, отталкивая ее от себя.
– Мы видим мать: ее одежда испачкана детской отрыжкой и измельченной едой, – произнес мужской голос: дядя Рой безуспешно пытался имитировать Дэвида Аттенборо
[30]. – Так она маскируется в окружающей среде, чтобы подкрасться к своему детенышу. Обратите внимание: везде мы видим остатки измельченной еды вперемежку с отрыжкой.
– Я же говорю, это брокколи, – прозвучал мамин голос.
Камера повернулась и показала ее, печатающую что-то на ноутбуке. Наверное, рабочие сообщения. В тот год маму назначили менеджером в какой-то бухгалтерской компании, тогда ей еще нравилась такая роль. Я помнил, как она работала дома по вечерам (и в выходные), чтобы все успеть.
– Олли срыгивал все с брокколи. Как бы тщательно я ни пробивала еду блендером, как только она оказывалась в его рту… буэ.
Рядом со мной мама из сегодняшнего дня разразилась смехом. Я взглянул на нее без тени улыбки.
– Я не дам Кристе вырасти привередливой к пище, – заявила тетя Линда, приподняв брови и отворачиваясь, чтобы сунуть очередную ложку дочке в рот.
Криста незамедлительно все выплюнула, и Рой захохотал так сильно, что резко опустил камеру.
– Ага, и чем это закончилось, Лин? – спросила мать, обращаясь к Линде на экране. – Ты сдалась, когда родила Дилана.
– Мам.
