Контесса торопливо прошла через зал, чтобы поздороваться, и, похоже, нисколько не удивилась, когда Брунетти склонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку. Подведя гостя к стулу, графиня спросила:
– Могу я предложить вам кофе, комиссарио?
– Очень мило с вашей стороны, контесса, но по пути сюда я успел зайти в кофейню. Достаточно того, что вы любезно согласились встретиться со мной.
Брунетти подождал, пока она опустится на стул напротив, и только потом сел сам. Контесса держалась очень прямо, но при этом так естественно и изящно, что даже мысль о том, что ее спина может соприкоснуться со спинкой стула, казалась кощунством. Профиль графини – комиссар осознал это впервые с тех пор, как они познакомились, – был идеален, с прямым носом и высоким лбом, каким-то необъяснимым образом свидетельствовавшими об оптимизме и энергичности контессы. Карие глаза, настолько темные, насколько это вообще возможно, контрастировали с бледным лицом и казались еще больше.
Свой портфель Брунетти поставил на пол.
– Хочу поблагодарить вас за то, что нашли для меня время, контесса. Я это ценю, – сказал он.
– Книги, которые некогда принадлежали мне, испорчены и украдены, и вы пытаетесь разыскать злоумышленника. Ни о какой особенной любезности с моей стороны не может быть и речи. – Она улыбнулась, смягчая свою ремарку.
Не совсем понимая, упрекнули его или поблагодарили, Брунетти сказал:
– Боюсь показаться чрезмерно меркантильным, но я пришел, чтобы поговорить о понесенном библиотекой финансовом ущербе и, если вы не слишком ограничены во времени, узнать больше об этих книгах. По словам дотторессы Фаббиани, вы весьма в этом сведущи.
По лицу контессы скользнула тень удивления.
– Дотторесса преувеличивает, – произнесла она и добавила, уже уверенно и спокойно: – Но мне все равно очень приятно.
– Она сказала, что у вас особое чутье на книги, – проговорил комиссар. Графиня Морозини-Альбани улыбнулась и вскинула руку, словно желая оттолкнуть от себя этот комплимент. Брунетти продолжал: – Я знаю о книгах очень мало – по крайней мере этого класса. То есть я понимаю мотивы кражи, но почему выбраны именно эти издания и какая их дальнейшая судьба, мне неясно. Где могут быть проданы отдельные страницы? Какова их ценность?
– Жаль, что мы никогда не обсуждали эти темы за ужином в доме Донателлы, – сказала контесса.
– Бывая там, я стараюсь вести себя как муж Паолы, а не как полицейский.
– Но сегодня вы пришли ко мне как полицейский?
– Да, – ответил Брунетти, открывая портфель и вынимая блокнот и ручку. – Одна из украденных книг, – начал он, – была когда-то подарена вами библиотеке. Дотторесса Фаббиани говорит, что это Рамузио, но я понятия не имею о ее ценности.
– Почему это так важно? – спросила графиня.
– Благодаря этому я смогу понять, насколько серьезно совершенное преступление, – пояснил Брунетти.
– Вопрос не в серьезности, – строго сказала контесса. – Это редкая и прекрасная книга!
Брунетти качнул головой, стряхивая замешательство.
– Боюсь, я подхожу к делу несколько иначе, контесса. Я – полицейский. Стоимость книги повлияет на то, как это преступление будет классифицировано.
Хозяйка дома задумалась, и Брунетти показалось, что он ее обидел.
– Полагаю, упоминания о том, за какие деньги эти книги были куплены, есть в семейном архиве, – наконец сказала она.
– Но разве эти сведения не устарели? – спросил Брунетти, заранее зная, что так оно и есть.
Хотя… У него появилась идея. Возможно, стоимость Рамузио удастся рассчитать с помощью…
– Скажите, украденная книга была застрахована? – спросил он.
– Мой свекор, – начала контесса со слабой улыбкой, – однажды сказал, что размышлял о том, не застраховать ли ему все, что есть в палаццо. – Она выдержала паузу в три долгих биения сердца и продолжила: – Но потом понял, что дешевле сделать так, чтобы в доме постоянно находился хотя бы один слуга.
Взгляд у нее был холодный, безмятежный.
– Вне всяких сомнений, это дешевле, – согласился Брунетти.
– В те времена так и было, – сказала контесса. Подчеркнув таким образом высокое социальное положение и богатство семьи своего супруга, она продолжала уже более прагматично: – Чтобы узнать актуальную стоимость старинных книг, можно проверить перечни лотов на аукционах и прайсы торговцев – в онлайн-режиме.
Брунетти об этом уже задумывался, поэтому произнес:
– Я найду, кто сможет это сделать.
У него тоже были «слуги», которыми он распоряжался по своему усмотрению.
– Что еще украли? – спросила контесса.
– Есть факт, о котором в библиотеке еще не слышали, – сказал Брунетти. – Человек, вырезавший страницы, никогда не заказывал и не прикасался к двум отсутствующим книгам.
– А вы уверены, что они украдены? – спросила графиня.
– Да.
После паузы она поинтересовалась:
– Это означает, что воров было несколько?
– Похоже на то.
Контесса издала звук, который, не будь она титулованной особой, можно было бы назвать фырканьем, и произнесла:
– Я полагала, в библиотеке книгам ничего не грозит.
Брунетти благоразумно промолчал.
– Этот человек посещал библиотеку три недели, – продолжала контесса, – и никто ничего не заметил?
Вопрос прозвучал довольно резко, однако комиссар продолжал хранить молчание.
– Синьора Фаббиани сказала, что этот человек – американец, – проговорила контесса и добавила: – Впрочем, это ничего не меняет.
Брунетти наклонился и взял из портфеля папку с документами.
– Его зовут Джозеф Никерсон, – произнес он и посмотрел на графиню.
Может, это имя ей о чем-то говорит? Нет, вряд ли…
Он сообщил ей то немногое, что сам знал о Никерсоне: об Университете Канзаса, о курсе «История мореплавания и средиземноморской торговли», о рекомендательном письме и паспорте.
– У вас есть его фото? – спросила контесса.
– Да, – ответил Брунетти, протягивая ей ксерокопию паспортных страниц.
– Похож на американца, – заметила она с легким пренебрежением.
– Так он представился в библиотеке.
Брунетти взял у нее из рук ксерокопию и снова внимательно всмотрелся в текст. Сотрудники Мерулы общались с Никерсоном по-итальянски, и он говорил с акцентом. Он вполне может быть англичанином или выходцем из любой другой страны. На итальянском он изъяснялся бегло. Что, если приобретенным был именно акцент, а не язык? И злоумышленник на самом деле итальянец? Если паспорт поддельный, стоит ли верить всему остальному, что он говорил о себе?
