– Сейчас?
– Время еще есть. Мы успеем доехать до Мерулы, там и побеседуем.
Брунетти решил, что лучше позвонить и уточнить, на месте ли охранник, и не ошибся: оказалось, что два дня назад жена Сартора позвонила в библиотеку и сообщила, что он очень болен и не выйдет на работу, пока не поправится.
Чтобы не вызвать подозрений чрезмерной заинтересованностью Сартором, Брунетти сказал собеседнику – скорее всего, это был парень с первого этажа, дежурный, – что хочет расспросить Пьеро (он нарочно назвал охранника по имени, Пьеро, и произнес это очень дружелюбным тоном), не вспомнил ли он еще что-нибудь важное из разговоров с Никерсоном, но, конечно же, готов подождать до следующей недели.
На вопрос парня, есть ли в деле подвижки и надеются ли они вернуть книги в библиотеку, Брунетти печально ответил, что вряд ли. Случись так, что они с Сартором свяжутся, лучше, если ему скажут, что полиция не рассчитывает найти украденное.
Повесив трубку, комиссар пересказал Гриффони ту часть разговора, которой она не слышала, хотя, конечно, догадаться обо всем было несложно.
Ее голос не мог бы прозвучать бесстрастнее, когда она сказала:
– Жена Сартора позвонила на следующий день после вашего с ним разговора. В день смерти Франчини.
Брунетти набрал номер синьорины Элеттры и спросил, есть ли в деле адрес Сартора. После короткой паузы она ответила, что охранник живет двумя калле ниже остановки «Академиа», назвала ну́меро чи́вико
[131] и предупредила, где нужно будет свернуть налево, а после – направо.
Калле-ларга-На́ни…
[132] Брунетти не был там уже много лет, десять, а может, и больше. Кажется, на углу стоит табачная лавка, но кроме этого Брунетти ничего не вспомнил. Они с Гриффони сели на вапоретто, номер второй, вышли на «Академиа» и без труда разыскали нужный дом – четыре двери от табакайо, сохранившейся до сегодняшнего дня.
Прежде чем позвонить в дверь, Брунетти посмотрел на коллегу. Может, им стоило заранее обсудить стратегию допроса Сартора?
– Давай просто это сделаем, – сказала она, и комиссар согласился с ней: подготовиться к такому невозможно.
Он позвонил в дверь.
Шли минуты, никто не отвечал. Брунетти позвонил еще раз, с изумлением спрашивая себя, почему было не затребовать судебный ордер на поиск остальных книг. И сам себе ответил: наверное, ему не хотелось прощаться с верой в увлеченного читателя.
Дверь открыла женщина. Ей было за пятьдесят. Высокая, чересчур худая, с осунувшимся лицом… Она как будто удивилась, увидев людей у себя на пороге.
– Вы – доктора? – спросила она, переводя взгляд с Брунетти на Гриффони. – Сказали, что приехать не сможете, и вдруг явились сразу двое!
Женщина была удивлена, а не рассержена. Темные круги у нее под глазами свидетельствовали о тревоге и недосыпании, равно как и пытливое нетерпение, с которым она вглядывалась в лица гостей, будто надеясь заставить их наконец заговорить.
– Мы пришли к синьору Сартору, – сказал Брунетти.
– Значит, вы все-таки доктор? – уточнила женщина с ноткой раздражения.
– Нет, не доктор. – Убедившись, что она поняла его ответ, Брунетти произнес: – Жаль, что ваш муж заболел. Что с ним?
Женщина покачала головой с еще более расстроенным, растерянным видом.
– Не знаю. Он вернулся домой вечером, два дня назад, и говорит: «Мне плохо». С тех пор я ничего не могу от него добиться…
– Где он?
– В кровати. – И, словно надеясь, что они помогут ее мужу, женщина произнесла: – В оспеда́ле
[133] сказали, чтобы я позвонила в Са́нитранс
[134], пусть они доставят его к ним, а я отвечаю, что нам это не по карману. Да он и не захочет никуда ехать. Это было… – Она посмотрела на наручные часы: – …два часа назад. Мне пришлось выйти из дому, чтобы позвонить. Никак не могу найти телефонино Пьеро, а стационарного телефона у нас теперь нет. Вот я и решила: может, они передумали и все-таки прислали доктора? – Она коротко улыбнулась – это была не улыбка, а скорее гримаса, – и добавила: – Пьеро отказывается ехать, правда.
– Синьора, хотите, мы вызовем помощь? – мягко предложила Клаудиа. – Мы можем позвонить в Гвардиа медика
[135].
В дальнем конце улицы появилась молодая пара, и женщина сказала:
– Пожалуйста, войдите в дом!
Она взяла Гриффони за руку и буквально втащила ее внутрь. Брунетти вошел следом за коллегой. Синьора Сартор захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, явно испытывая облегчение.
Брунетти с удивлением обнаружил, что стоят они не в прихожей, а уже непосредственно в жилом помещении – в гостиной. Первый этаж; окна, расположенные по обе стороны входной двери и занавешенные тяжелыми шторами, выходят на калле. Сквозь тонкие щели, пропускавшие в комнату немного света, виднелись металлические решетки. На потолке, по центру, – патрон с единственной электрической лампой, светившей очень тускло. Огромный устаревший телевизор с V-образной антенной, напротив него – покосившаяся зеленая софа… Больше в комнате ничего не было: ни стульев, ни ковриков. На стенах тоже ничего. Ничего! Создавалось впечатление, что по квартире промчалось что-то вроде человекообразной саранчи, побрезговавшей только телевизором и софой, да еще электрической лампой, тщетно пытавшейся рассеять мрак. Керамическая плитка на полу блестела от влаги, словно давая понять, что ей нипочем и солнечный свет, и тепло, и приход весны.
Синьора Сартор стояла, скрестив руки на груди и обхватив себя за плечи. Ее губы были плотно сжаты. Она все еще не понимала, кто они и зачем пришли. Женщина несколько раз моргнула, пытаясь лучше рассмотреть своих гостей. Потом шагнула к софе и схватилась за спинку.
– Синьора! Вы что-нибудь ели сегодня? – спросила у нее Гриффони.
Женщина подняла голову и посмотрела на нее.
– Что?
– Вы что-нибудь ели сегодня?
– Нет. Нет, конечно! У меня слишком много дел, – ответила синьора Сартор, нервно сжимая руки.
– Простите, могу я попросить у вас стакан воды? – задала еще один вопрос Клаудиа.
Эта простая просьба, казалось, напомнила синьоре Сартор о том, что она хозяйка дома и, в общем-то, не обязана никому ничего объяснять.
– Да, конечно, – сказала она. – Идемте! Могу угостить вас кофе. Немножко кофе у нас осталось.
