Помню бал, помню беседу с Леграном, помню, как вручила ему подарок и как мы с мэтром Леграном играли на рояле, как я пила пунш. Потом? А потом все размыто, за исключением сна, который я помнила поразительно ясно. Это же нужно было так напиться! Сразу видно одинокую женщину, сны уже только об одном… И с кем!
Итак, Лиарель Ноарис на четвертом десятке своей унылой жизни соизволила напиться. Поздравляю. Программа максимум выполнена, можно со спокойной совестью заворачиваться в простыню и медленно курсировать в сторону кладбища. Но для начала нужно выпить воды. Срочно! Мысли о скорой кончине не покидали мою ноющую голову все то время, что я пыталась открыть глаза. Мольбы послать мне быструю смерть усилились, стоило ощутить движение рядом с собой. Глаза я открыла моментально.
И замерла, растерянно глядя в потолок, явно не являющийся потолком моей комнаты. А тем временем активность лежащей рядом со мной персоны усиливалась. На мой живот легла широкая, слегка шершавая ладонь. А я все так и не могла заставить себя повернуть голову и взглянуть на того, кто лежал рядом. Я надеялась до последнего, что мои подозрения не подтвердятся. Кто угодно, но только не он… Я еще никогда не молила небо ни о чем с такой горячностью, как в эту минуту. Небо мои мольбы слушать отказалось.
— Доброе утро, — прозвучал рядом знакомый хриплый голос.
Я нервно хихикнула. И еще раз, а потом испуганно икнула. Сглотнула и попыталась подтянуть простыню повыше. Рукой ощупала свое тело в робкой надежде, что кроме простыни там осталось еще хоть что-то для защиты моих чести и достоинства. Нет, только простыня была блюстителем моей морали. Вдох-выдох, и я медленно развернулась к говорившему. Легран лежал на боку, подперев голову рукой. На фоне белых простыней его кожа казалась особенно темной, что еще более усиливало яркость глаз мэтра. В отличие от меня, нагота мэтра не смущала, и он давал возможность беспрепятственно изучить все подробности начальственной мускулатуры. Чудно. Не сон! Я в отчаянии прикрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением. Легран продолжал напряженно следить за мной, как засевший в засаде зверь. Мэтр заподозрил неладное, но еще не выяснил причину.
— Доброе утро, мэтр. — Я попыталась говорить, как можно нейтральнее.
Дыхательная гимнастика помогла, тошнота и головокружение прошли, и я все же нашла в себе силы повернуться к мэтру. Легран хмыкнул, насмешливо изогнув бровь.
— Странная манера обращения, Лиарель, — лениво растягивая буквы в моем имени, шепнул мэтр. — Учитывая случившееся…
И подался ко мне, играя мускулатурой на смуглом теле. Судя по маневру, в планах мэтра было продолжение любовных игрищ. Я затравленно вжалась в подушку, избегая телесного контакта.
— Как я здесь оказалась? — затравленным шепотом уточнила я.
— Что? — Легран замер, нависнув надо мной. — То есть, как это «как»?
— Да-да, хотелось бы прояснить этот момент, — натянув простыню до подбородка, прошептала я. — И что здесь делаете вы? И что мы оба здесь делали?.. — Я запнулась и затравленно пискнула: — Хотя, нет. Последнее прояснять не стоит.
Легран отстранился и сел, с подозрением глянув на меня. Я избегала смотреть на мэтра нервно кутаясь в простыню. Меня жег стыд, паника медленно овладевала сознанием. Память о вчерашнем вечере восстанавливалась обрывками. Как я могла? Я преподаватель Эргейл! Какой кошмар! И с кем? Я искоса глянула на замершего мужчину. Неужели я могла так напиться двумя стаканами пунша? Как я могла так потерять от алкоголя голову, что… Паника сменилась гневом. Жгучим, ослепляющим, заглушившим все остальные чувства, включая головную боль.
— Вы! — Голос у меня предательски дрогнул. — Вы воспользовались мной!
Легран сощурился. На миг мне показалось, что передо мной не человек, а дикий зверь. Опасный, сильный, взбешенный. Желваки на челюстях мужчины напряглись, ноздри раздувались, рука непроизвольно сжала край простыни. Я изо всех сил старалась сдержать рвущиеся из груди рыдания и судорожно соображала, что делать в сложившейся ситуации. А еще было невыносимо больно, гадко…
— Воспользовался? — Злой рык Леграна сменил причину паники.
Теперь я боялась не за свою карьеру, а за свою жизнь.
— Как вы могли? — глухо простонала я. — Как вы…
— Свое участие в произошедшем вы отрицаете? — язвительно уточнил мэтр. — Вашей вины не видите?
Если на данном этапе скандала я смущенно отводила взгляд от мэтра, то сейчас зло и бесстрашно глянула в глаза Леграну.
— Вины? — Я даже подскочила на постели. — Да я ничего не помню! Я… Я была не в себе! А вы! Вы!
— Жаль, — сухо произнес Легран, поднявшись с постели.
— Вам жаль? — прошипела я, следя за его перемещениями по комнате. — Вам жаль? Не врите! Вы не выглядите так, будто вам жаль!
Легран спокойно прошелся по комнате, поигрывая мускулатурой и подбирая свои разбросанные по всему помещению вещи. Я с ужасом отметила разгром в спальне мэтра (сложно не понять, что находилась я в директорском флигеле), который, судя по всему, устроили мы вчера вечером. Один мой чулок нашелся висящим на изножье кровати, второй… без вести пропал с поля зрения, корсет валялся на полу в компании моего белья, платье переливающейся грудой тряпья лежало у двери. Я что, уже у входа из одежды выпрыгивать начала?
От осознания глубины своего морального падения мне сделалось окончательно дурно. Мэтр завершил поисковую операцию по сбору своего гардероба и (о чудо!) решил лишить меня созерцания обнаженной «натуры» в исполнении начальства.
— Жаль, что ты ничего не помнишь, — впрыгивая в брюки, сообщил Легран. — А о случившемся я не жалею и тебе не советую. Нам нужно просто поговорить.
У меня слов не нашлось. А Легран, быстро одевшись, подхватил с пола мое платье и направился к кровати, с сжавшейся на ней мной. Подошел, замер. И? Он меня одевать будет?
— Выйдите! — потребовала я, протягивая руку за одеждой.
— Что? — Начальство опять зверело.
— Или отвернитесь, — уже жалобнее взмолилась я.
Легран прошипел что-то нечленораздельное и, швырнув мою одежду на кровать, стремительно вышел из спальни. Грохот закрывшейся двери прозвучал победным залпом в честь мэтра. А я, оставшись наедине со своим позором, наконец дала волю чувствам, горько разрыдавшись, сидя на смятых простынях. Было гадко и больно, а еще как-то пусто глубоко в душе, словно оттуда вырвали что-то светлое и чистое. Что-то, что дарило мне радость последние месяцы, то, чему я никак не могла дать названия, и то, чего в тайне опасалась.
Моя жизнь снова заложила сложный вираж, снеся на ходу все, с таким трудом возрожденное из пепла. За что? Почему каждый раз, впуская кого-то в душу, я должна горько пожалеть об этом? Опять ощущение своей ничтожности, боль от того, что ты всего лишь вещь, средство достижения удовольствия для мужчины. Твои чувства ноль, твои желания никто не учитывает, ты просто кукла, которой приятно играть и которую можно легко сломать, не заботясь о ее чувствах.
