— Чудно… А вы, выходит, маг?
— Выходит, — благодушно кивнули мне.
— А какой? — Я уже вошла во вкус, и во мне также проклюнулось любопытство. — Светлый или темный?
В детстве я провела не один час за книгами. А что делать, если мой унылый досуг скрашивали только полки с книгами и старенькое фортепиано? А еще вид за окошком, возле которого я сидела в кресле, не имея сил даже нормально пройтись по комнате. Отец и мать старались уделить мне любую свободную минутку, но, как ни старайся, помимо меня у каждого была куча дел и обязанностей. Вскоре я привыкла быть одна и мир книг почти полностью заменил мне реальный. Я жила в «книжных» городах, дышала их воздухом и любовалась архитектурой.
Я перечитала прорву легенд и сказок. Эпосы, романы, детективы — я заглатывала их, как кашалот планктон. Что же, такое увлечение романтикой и сказками помогло мне забыть о боли и своей ущербности, позволяя окунуться в выдуманный мир. Увы, это обернулось для меня излишней наивностью и доверчивостью. А это редко играет во благо тем, кто живет в мире реальном.
— Все же вы не безнадежны, — хмыкнуло начальство. — Сказки читали… Только это миф. Магия цвета не имеет. Это всего лишь сила.
— Но как же злодеи… и темные маги?
— А как же живодеры и убийцы? — парировал мэтр, сложив руки на груди. — Магия, как оружие, нет плохой и хорошей силы, как нет доброго и злого оружия. Один и тот же клинок может как нанести удар, отнимая жизнь, так и отбить нападение, жизнь спасая. Любую силу окрашиваем мы сами и наши мотивы.
Я задумалась, неспешно ворочая извилинами и осмысливая услышанное. Голова опять начала гудеть, усталость пришла на смену нервной дрожи, и чувство было таким, словно я с утра до ночи разгружала вагоны.
— Ложитесь спать, Лиарель, — вставая с кровати, предложил Легран.
— Да я сегодня уже не засну, — зевая в кулак, промямлила я и зевнула снова. Потом еще раз, а потом почувствовала, как меня укладывают в постель. Я напряглась, когда Легран осторожно набрасывал мне на плечи одеяло. Подождала, последует ли за этим подушка на лицо. Нет. Ну и славно. И я со спокойной совестью уплыла в мир грез.
Глава 3
Мое утро началось с гимнастики на грани акробатики. Движения мои были преисполнены экспрессии, но мало координированы с нужными центрами в мозгу по причине резкого пробуждения. Так что я с визгом и грохотом слетела с постели под душераздирающее вытье горна. Полет был недолгим, но ярким, сопровождаемым сложной тирадой из заковыристых словосочетаний, которые я шепотом адресовала и самому горну, и горнисту. Сомневаюсь, что такая речь подобает учителю, так что для верности прикрыла источник брани подушкой. Как хорошо, что здесь меня никто из учеников не слышит.
«Нет, это выше моих сил», — с тоской подумала я, глядя в потолок лазарета.
И пускай горн вгонял меня в панику уже не первое утро, привыкнуть и перестать реагировать на это издевательство у меня так и не вышло. Откуда у мэтра— директора взялась эта тяга к военным традициям, было для меня загадкой. Возможно, воспоминания о тяжелом детстве в одном из кадетских училищ? Как и тяга к хмурым цветам и крою костюмов на манер военной формы. А может, эта страсть зародилась у мэтра в пору службы в армии?
Понятия не имею, откуда мэтр вынес эту психологическую травму, но ясно мне было одно: мэтр вознамерился развить такую же травму у всех, кто живет на территории Эргейл. И тех, кому не повезло соседствовать с нашей школой. Не побудка, а оружие массового поражения, распугивающее лошадей, котов на помойке и случайных прохожих, которые не знакомы с нашим заведением. Эргейл — единственная школа на просторах империи, где трубят в горн побудку. Возле наших ворот даже нищие спать не желают.
Я никогда не понимала, откуда у военных такое самообладание. Теперь мне кристально ясно, что это достигнуто систематичным убиванием нервной системы еще в школах, подобных нашей, и начиналось оно с горна. После него ни взрывы, ни пожары, ни грозное начальство уже не вызывало никакого трепета, так как все, что могло трепетать, отказало еще в ученические годы.
— Небо, дай мне сил! — жалобно попросила я молчаливый потолок.
Дало. Дало силы подняться и, кряхтя и потирая отбитые об пол части организма, отползти в места утоления низменных нужд человеческих. Ну, с другой стороны, приучают же лошадей не бояться фейерверков на парадах. И повозки абсолютно спокойно ездят по городам рядом с пароциклами и трамваями. Должна же и я привыкнуть… Или дело в том, что я не конь?
Об этом я и думала, залезая в душ и нещадно обливаясь холодной водой в надежде, что это вернет мне бодрость телесную и силу духа для новых подвигов. Сила духа со мной всегда, с бодростью все как-то плачевнее обстоит. Из душа я вышла не только сонной, но и замерзшей, а оттого злой и нервной, с невыносимой болью в ноге. Добравшись до постели и закутавшись по синий нос в одеяло, я принялась думать. Думала я о событиях прошлой ночи и, чем больше их вспоминала, тем больше убеждалась, что это был сон. Нелепый, глупый, плод моего воспаленного воображения. Я огляделась. Точно сон. Вон, мебель вся на месте, в комнате порядок и нет следов моих вчерашних «архитектурных» экспериментов.
А если не сон? От этой мысли я закуталась в одеяло с головой. Ведь если не сон, то я не только работаю в школе, где полно чудовищ, но и живу в мире, где их полно. И директор у меня чудовище (но это я раньше знала), а еще, исходя из всего перечисленного, я тоже являюсь чудовищем. И? И тупик…
— Доброе утро болеющим! — раздался голос Флинна.
При появлении доктора я инстинктивно плотнее вжала некоторые части тела в матрац. Да, несколько дней полных лечебных экзекуций выработали во мне сей безусловный рефлекс. У Флинна в руках шприца не оказалось. Я продолжала остерегаться. Так, на всякий случай. Доктор у нас хитрец и балагур, так что быть нужно начеку.
— Добрый, — осторожно пискнула я из своего укрытия.
Доктор выглядел бодрым и отдохнувшим. А еще очень «человечным» (в смысле ни рогов, ни копыт, ни хвостов, ни крыльев). Это радовало.
— Как себя чувствуете, сударыня? — опираясь на изножье кровати, продолжал вещать эскулап.
— Чудно. Все хорошо, голова не кружится, нога ноет. Все пришло в первоначальное состояние. А как чувствуете себя вы?
Доктор удивленно вскинул брови и пристально оглядел себя.
— Хорошо. А к чему вопрос?
— Из вежливости, — прикусив губу, пискнула я.
— Я бы хотел вас осмотреть. И, если нет жалоб, отпустить с миром на растерзание молодым организмам.
Радости моей не было предела. Я согласно закивала, выныривая из своего «кокона». Мне измерили температуру, проверили пульс, зрачки, горло… Я уже стала волноваться. Но доктор остановился и изучать дальше меня не стал. Это хорошо.
— Что же. Вы вполне окрепли. Что удивляет. Я ожидал, что будет дольше, — поправляя очки, заключил Флинн. — Так что можете собираться и нести дальше свет в темные головы. Мэса Пэлпроп принесла вещи на смену тем, что были на вас во время взрыва. То, что уцелело, отнесли в вашу комнату в общежитии.
