Кэтрин покачала головой. И еле слышно выдавила из себя:
— Он бывал здесь и прежде.
Риццоли тут же вцепилась в нее взглядом.
— Когда?
— В последние несколько дней. Я обнаруживала пропажу каких-то вещей. Или они лежали не на месте.
— Каких вещей?
— Фонендоскопа. Медицинского халата.
— Осмотритесь, — сказал Мур, нежно подталкивая ее вперед. — Что-нибудь еще изменилось?
Она окинула взглядом книжные полки, рабочий стол, шкаф с картотекой. Это было ее личное пространство, и она организовала его в строгом порядке. Она знала, где и что должно находиться.
— Компьютер включен, — сказала она. — Я всегда выключаю его, когда ухожу с дежурства.
Риццоли щелкнула мышью, и высветился экран «Америка онлайн» с электронным именем Кэтрин «Ccord» в графе пользователя.
— Вот так он и узнал адрес вашей электронной почты, — сказала Риццоли. — Для этого ему понадобилось всего лишь включить ваш компьютер.
Она уставилась на клавиатуру.
«Ты прикасался к этим клавишам. Сидел на моем стуле».
Голос Мура вернул ее к действительности.
— Вы не замечаете никакой пропажи? — спросил он. — Скорее всего, это какая-то маленькая вещица, что-то очень личное.
— Откуда вы знаете?
— Это его почерк.
Значит, такое уже было с другими женщинами, подумала она. С другими жертвами.
— Это может быть то, что вы носили, — сказал Мур. — Чем пользовались только вы. Какое-нибудь украшение. Расческа, брелок.
— О Боже. — Она бросилась к верхнему ящику стола.
— Эй! — остановила ее Риццоли. — Я же сказала, ничего не трогать.
Но Кэтрин уже сунула руку в ящик, судорожно выискивая что-то среди ручек и карандашей.
— Его здесь нет.
— Чего нет?
— Я держу в ящике запасной комплект ключей.
— Какие там ключи?
— Второй ключ от моей машины. От моей раздевалки… — У нее пересохло в горле. — Если он лазил в раздевалку, значит, у него был доступ и к моей сумке. — Она посмотрела на Мура. — К ключам от моего дома.
Когда Мур вернулся в офис, эксперты уже обрабатывали поверхности порошком для снятия отпечатков пальцев.
— Уложили ее в кроватку? — спросила Риццоли.
— Она будет спать в комнате дежурного врача в операционном отделении. Я не хочу, чтобы она возвращалась домой, пока там не поменяют замки.
— Будете лично этим заниматься?
Мур нахмурился — мысли Риццоли ясно читались на ее лице, и они ему не понравились.
— Какие-то проблемы?
— Она красивая женщина.
«Знаю я, к чему ты клонишь», — подумал он и устало вздохнул.
— Немножко травмированная. Немножко ранимая, — продолжала Риццоли. — Черт возьми, именно это вызывает в мужчинах желание броситься на защиту.
— Разве не в этом состоит наша работа?
— А речь идет только о работе?
— Я не намерен говорить об этом, — сказал он и вышел из офиса. Риццоли последовала за ним в коридор и, словно бульдог, продолжала кусать его за пятки.
— Она фигурантка в деле, Мур. Мы не знаем, насколько она откровенна с нами. Только не говорите мне, что вы на нее не запали.
— Я не запал.
— Я же не слепая.
— И что вы видите?
— Я вижу, как вы смотрите на нее. И как она смотрит на вас. Я вижу перед собой полицейского, который теряет объективность. — Она сделала паузу. — Полицейского, которому могут причинить боль.
Если бы она повысила голос или съязвила, он мог бы ответить в том же духе. Но последние слова она произнесла тихо, и он не смог заставить себя злиться.
— Я бы не сказала это кому-то другому, — продолжала Риццоли. — Но вы мне кажетесь отличным парнем. Будь на вашем месте Кроу или какой другой дурак, я плевать бы хотела, пусть страдает, рвет себе сердце. Но я не хочу, чтобы такое произошло с вами.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. И Мур вдруг слегка устыдился того, что злоупотребляет простодушием Риццоли. Как бы ни восхищался он ее острым умом, безудержным стремлением к успеху, прежде всего он видел в ней бесцветную дурнушку, неказистую в своих бесформенных штанах. В каком-то смысле он был ничем не лучше Даррена Кроу и тех сопляков, которые совали тампоны в ее бутылки с водой. Он не заслуживал ее восхищения.
Позади них кто-то вежливо кашлянул, и, обернувшись, они увидели эксперта, стоявшего в дверях.
— Никаких отпечатков, — сказал он. — Я обработал оба компьютера. Клавиатуры, мыши, дисководы. Все тщательно протерто.
У Риццоли зазвонил телефон. Открывая крышку, она пробормотала:
— А чего можно было ожидать? Мы ведь имеем дело не с идиотом.
— Что с дверями? — спросил Мур.
— Пальчики есть, — сказал эксперт. — Но, учитывая, сколько здесь за день проходит народу — и пациентов, и персонала, мы все равно не сможем их идентифицировать.
— Эй, Мур, — сказала Риццоли, захлопывая крышку телефона. — Пошли отсюда.
— Куда?
— В штаб-квартиру. Броуди хочет продемонстрировать нам чудеса пикселей.
* * *
— Я запустил файл с фотографией в программу «Фотошоп», — начал Шон Броуди. — Файл занимает три мегабайта, и это означает, что в нем очень много деталей. Преступник не купился на дешевую картинку. Он послал качественный снимок, на котором пропечатано все, вплоть до ресниц жертвы.
Двадцатитрехлетний юнец с нездоровым цветом лица, Броуди считался техническим гением Бостонского полицейского управления. Он сидел, сгорбившись, перед компьютером, и рука его, казалось, срослась с мышью. Мур, Риццоли, Фрост и Кроу стояли у него за спиной, уставившись поверх него на монитор. Манипулируя изображением на экране, Броуди фыркал от восторга или закатывался мерзким смехом, похожим на вой шакала.
— Это полноформатное фото, — сказал Броуди. — Жертва привязана к кровати. Она не спит, глаза открыты, виден эффект «красных глаз» от плохого качества вспышки. Рот, похоже, заклеен изолентой. Теперь смотрите: вот здесь, в левом нижнем углу картинки, просматривается край ночного столика. И будильник, который стоит на двух книгах. Сейчас сделаю увеличение, и — видите время?
— Два-двадцать, — сказала Риццоли.
— Правильно. Теперь вопрос: дня или ночи? Поднимемся в верхнюю часть фото, где можно разглядеть угол окна. Шторы задернуты, но все-таки края ткани стыкуются неплотно, и просматривается щель. Солнечный свет не проникает. Если часы показывают правильное время, то можно сказать, что снимок был сделан в два-двадцать ночи.
