Удивительно, но эти интонации принадлежат не Шамилю.
– Твоё дело не оценивать мои поступки, а исполнять приказы, – теперь я узнаю голос Хозяина.
На этот раз раздражённый и злой. Словно он и сам понимает, что его подручный прав. Слишком много внимания для какой-то девчонки.
Затем в тело потихоньку возвращается чувствительность. Боль в стопе заставляет меня очнуться, разлепить слипшиеся от слёз ресницы и отползти подальше. Вжаться в спинку кресла.
Взираю с опаской на мужчину, чьё лицо мне смутно знакомо. Узнаю его по лысине. Он брал у меня анализы на наркоту.
Сейчас он кажется особенно жутким и страшным. Сомневаюсь, что он врач. Куда больше он походит на патологоанатома. Или на того, кто отправляет к ним.
– Успокойся, – раздаётся приказ Шамиля, – он только осмотрит ногу.
Лишь сейчас замечаю, что дышу резко и глубоко. Грудная клетка часто поднимается и опадает. Как у загнанного в капкан зверька. Именно так себя и чувствую. Раненая, я даже выбраться отсюда не могу. Оглядываюсь, не понимая, где нахожусь.
Меня положили на диван в огромной гостиной. Явно чей-то загородный дом. И я даже догадываюсь чей. Богато и со вкусом обставленный. Удивительное сочетание. Никакой тебе золотой лепнины, лишь выдержанный стиль. Явно поработал хороший дизайнер.
Перевожу взгляд на Шамиля. И тут же тону в тёмном омуте прожигающих меня глаз.
Он сидит в кресле напротив, облокотившись на колени и не сводя с меня взгляда. Будто ожидая, что я вот-вот дёрнусь и сбегу. Готовый в любой момент поймать. Верное опасение.
Когда лысый мужчина вновь взял мою раненую стопу, я тревожно наблюдала за каждым его действием. Не доверяя ни на йоту.
Должно быть, я очнулась, когда осмотр ноги подходил уже к финалу. Лысый наложил какую-то примочку к стопе и обмотал эластичным бинтом. Боли я больше не ощущала. Ничего не ощущала. Лишь сонливость, которой не смогла противостоять. Веки налились тяжестью, и меня вновь накрыла тьма.
Никак не могу понять, где нахожусь. Почему здесь так тихо и тепло. Почему бабка привычно не будит, как в те редкие дни, когда я позволяю себе поспать чуть дольше. Прижимаю одеяло к груди, втягивая аромат свежего постельного белья. Тяжело вдыхаю воздух в лёгкие, и, ощущая дикий диссонанс, распахиваю глаза.
Я лежу в кровати. Дорогой. С упругим ортопедическим матрасом, благодаря которому мой сон был долгим и приятным. Меня накрывает одеяло, мягкое и тяжёлое. В комнате темно, но организм подсказывает, что уже не раннее утро.
Чья-то гостиная. Испуганно поднимаюсь и тут же понимаю, что на мне чужая одежда. И весьма скудная. Только майка.
Тяну за ворот, заглядывая под неё. Вижу свои сиськи торчком и чёрные кудряшки на лобке. Блядь! Где моё нижнее бельё?
Сердце тревожно бьётся в груди.
Я сползаю на пол и тут же ощущаю резкую боль. И только сейчас вспоминаю минувшие события.
Погоня. Бег. Лес.
Жмурюсь.
Но, как с меня сняли мою одежду, вспомнить не могу.
Лицо заливает румянец, стоит подумать о том, что кто-то видел меня голую.
Нет. Нет. Нет.
Какой-то бред. Может, я сама разделась, просто забыла об этом?
Надеюсь, что так.
Встаю на ноги и выхожу из комнаты. Надо валить отсюда. Только как?
Из спальни я попадаю в коридор с множеством дверей.
Поворачиваю дверную ручку напротив. И оказываюсь в ванной комнате. Что ж. Неплохо.
Включаю холодную воду и жадно пью, не в силах напиться. Как же хорошо.
– Доброе утро, Маугли, – раздаётся голос совсем рядом.
Я медленно выпрямляюсь, остро ощущая, что на мне нет трусов. И пялюсь в чёрные глаза.
Глава 18
Мужчина расслабленно стоял, опираясь плечом о дверной косяк. Наблюдал за мной без особого интереса.
В его облике ничего не говорило о том, что вчера он бежал за мной через лес. Идеально сидящая белая рубашка, серые брюки. Не хватает только жилета, наплечной кобуры и пиджака.
В отличие от меня, которой приходится теперь стоять на одной ноге, как цапле. В майке с чужого плеча. Не с его ли?
– Кто меня вчера раздел? – с уст срывается вопрос, не дающий покоя.
Брови мужчины поднимаются в удивлении вверх. На долю секунды в его глазах вспыхивает насмешка, и тут же стирается. Но я поймала её. И теперь неприятное сосущее подозрение вцепилось ещё глубже в нутро.
– А какие у тебя есть предположения? – Шамиль склоняет голову, смотря на меня так, словно ему никогда и ни в какой из возможных реальностей не пришла бы в голову идея стягивать с меня одежду. И трусы.
И этот взгляд заставляет усомниться. В себе и в нём.
Я наверняка ошибаюсь. Действительно, с чего я взяла, что он решит ко мне прикасаться. Позаботится о моём удобстве, снимая с меня влажную от пота и грязную от пыли одежду.
И всё же фантазия подбросила нежеланную картинку. Как он принёс меня в ту спальню, в которой я проснулась. Как замер у кровати, рассматривая. Как достал из шкафа майку, а затем стащил с меня колючий и мокрый свитер. Как потянул язычок молнии на джинсах и снял их с меня. Поколебался мгновение, а затем избавил меня от белья, бросив тряпьё в одну кучу на полу.
Нет. Не может такого быть. Встряхнула головой.
Но почему же я ничего не помню? Отсутствие в памяти важной части вчерашнего вечера очень напрягает.
– Что ты маньяк, – подхожу к нему чуть ближе, заглядывая в глаза, пытаясь пробудить хоть одну эмоцию, спрятанную под толстую броню безразличия, – который вывозит девиц за город, а потом раздевает и…
Тут я запнулась.
«…и укладывает спать в мягкую постельку».
Это не очень вязалось с какими-либо обвинениями.
– И что? – ожидает продолжения, ни капли не смутившись.
Отнюдь, ему интересно. Смотрит на меня, как на дикое животное, недавно пойманное для зоопарка. Бьющееся в клетке и клацающее зубами на охотников с ружьём.
Злость поднимается по моему нутру. Опаляет органы. Рвётся наружу.
Я уже успела позабыть его угрозы убийства. Раз не исполнил сказанное, значит, смерть пока обошла меня стороной.
Но вот его отношение ко мне задевает. Словно я удостоилась великой чести дышать с ним одним воздухом по той простой причине, что я его развлекаю. Как слабый зверёк сильного хищника. Он играется со мной мягкой лапкой, не выпуская когтей. А я бегаю вокруг него и никак не могу найти укрытие.
Пытаюсь напомнить себе, что я рядом с ним не просто так. Что должна выведать для Соломона информацию.
Но остановить меня всё равно что встать на пути поезда с отказавшими тормозами.
