Взмокшая от напряжения, она все ждала, пока в дверном проеме обозначится фигура.
Но так ничего и не увидела, да и не услышала, кроме стука собственного сердца и громкой музыки, выплеснувшейся из окон промчавшегося по улице автомобиля.
Наконец она встала с постели и вышла в коридор, где включила свет.
Никого.
Она прошла в гостиную, зажгла свет и там. Попутно бросила взгляд на входную дверь и отметила, что цепочка на месте, а пожарный выход надежно заперт на щеколду. Она долго стояла и смотрела в пустоту, думая про себя: «Я схожу с ума».
Она плюхнулась на диван, отложила пистолет в сторону и сжала голову руками, словно пытаясь выдавить из себя мысли об Уоррене Хойте. Но он прочно засел в мозгах, как раковая опухоль, которая уже пустила свои метастазы. Лежа в постели, она думала не о Гейл Йигер и не о безымянной женщине, останки которой они только что изучали. И не о человеке, сорвавшемся с самолета, чье досье молчаливым упреком встречало ее каждый день на рабочем столе. Так много дел требовало ее внимания, но стоило ей закрыть глаза, как тотчас всплывало лицо Уоррена Хойта.
Зазвонил телефон. Она резко выпрямилась, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем снять телефонную трубку.
— Риццоли? — услышала она голос Томаса Мура. Она никак этого не ожидала и совершенно растерялась, поскольку вдруг поняла, как соскучилась. Всего год назад они с Муром вместе работали по делу Хирурга. Хотя их отношения никогда не выходили за рамки партнерства, они были в высшей степени доверительными, что не всегда бывает и в браке. Голос Мура напомнил о том, как ей сейчас его не хватает. И как остро она до сих пор переживает его женитьбу на Кэтрин.
— Привет, Мур, — непринужденно произнесла она, стараясь не выдать своих эмоций. — Сколько у вас там времени?
— Около пяти. Извини, что звоню тебе в такую рань. Просто не хотел, чтобы Кэтрин слышала.
— Все нормально. Я не сплю.
Пауза.
— Ты тоже не можешь заснуть. — Это был не вопрос, а, скорее, утверждение. Он знал, что источник бессонницы у них общий.
— Тебе звонил Маркетт? — догадалась она.
— Да. Я все надеялся, что уже…
— Нет, ничего нового. Вот уже сутки, а сдвигов никаких.
— В общем, его след простыл.
— Начать с того, что следов он нам не оставил. Убил троих в операционной, обернулся невидимкой и скрылся из больницы. Полиция штата прочесала все окрестности, перекрыла дороги. Его физиономию показывают в каждом выпуске новостей. И ничего.
— Его может тянуть только в одно место. К одному человеку…
— Твой дом уже взят под наблюдение. Стоит только Хойту приблизиться, и мы его схватим.
Повисла долгая пауза. Потом Мур тихо произнес:
— Я не могу привезти ее домой. Буду держать здесь. По крайней мере я знаю, что здесь она в безопасности.
Риццоли уловила страх в его голосе, страх не за себя, а за жену, и с легким оттенком зависти подумала: «Каково это, когда тебя так сильно любят?»
— А Кэтрин знает о побеге? — спросила она.
— Да. Мне пришлось сказать ей.
— Ну и как она восприняла это?
— Лучше, чем я. По крайней мере это она пытается успокоить меня.
— Она уже пережила самое страшное, Мур. И дважды доказала, что она сильнее его.
— Она думает, что сильнее. Это-то и опасно.
— Ну, теперь у нее есть ты, — сказала Риццоли и подумала: «А я одна. Как всегда было и, наверное, будет».
Должно быть, он уловил нотки усталости в ее голосе, поскольку произнес:
— Тебе, должно быть, тоже чертовски тяжело.
— Я в порядке.
— Тогда, значит, ты легче воспринимаешь ситуацию, чем я.
Она рассмеялась, и ее чересчур звонкий смех резанул слух.
— Как будто у меня есть время переживать из-за этого Хойта. У меня тут других дел невпроворот. Мы нашли свалку трупов в Стоуни-Брук.
— И сколько жертв?
— Две женщины плюс один мужчина, которого убили при похищении. В общем, объявился еще один негодяй. Знаешь, Мур, это плохой признак, когда Цукер дает убийцам прозвища. Этого он назвал Властелин.
— Почему Властелин?
— Похоже, его заводит именно власть над людьми. Он полностью подчинил себе мужа жертвы. Ну, знаешь, у каждого маньяка своя «фишка».
— Все, как прошлым летом.
Только на этот раз тебя нет рядом, чтобы прикрыть меня. У тебя теперь другие приоритеты.
— Есть какой-нибудь прогресс? — спросил он.
— Пока нет. Все очень медленно. Слишком много игроков. Тут тебе и ньютонская полиция, и Бюро вдруг влезло.
— Что?!
— Да-да. Какой-то агент по имени Габриэль Дин. Говорит, что советник, а сам сует всюду свой нос. У тебя когда-нибудь было такое?
— Никогда. — Пауза. — Что-то здесь не так, Риццоли.
— Я знаю.
— А что говорит Маркетт?
— Ему деваться некуда, сверху пришла команда сотрудничать.
— А сам Дин что говорит?
— Он себе на уме. Знаешь, действует по принципу: «Я тебе расскажу, но потом мне придется тебя убить». — Риццоли сделала паузу, вспоминая взгляд Дина, прожигающий насквозь. Да, она не сомневалась, что Дин, и глазом не моргнув, спустит курок. — Короче, — сказала она, — Уоррен Хойт меня сейчас мало занимает.
— Зато меня занимает, — сказал Мур.
— Ладно. Если будут новости, я тебе первому позвоню.
Риццоли повесила трубку, и в наступившей тишине напускная храбрость, которую она только что демонстрировала Муру, разом исчезла. Она опять осталась одна со своими страхами, в квартире с запертыми дверями и окнами, и только пистолет составлял ей компанию.
Может, ты и есть мой лучший друг, подумала она и, взяв пистолет, понесла его в спальню.
9
— Сегодня утром ко мне заходил агент Дин, — сказал лейтенант Маркетт. — У него есть сомнения насчет вас.
— Наши чувства взаимны, — парировала Риццоли.
— Он не ставит под сомнение ваш профессионализм. Он считает вас отличным полицейским.
— Тогда в чем дело?
— Он сомневается, правильно ли ставить вас во главе расследования.
Риццоли молчала, задумчиво уставившись на рабочий стол Маркетта. Когда сегодня утром он вызвал ее к себе в кабинет, она уже догадывалась, о чем пойдет речь. И шла к нему, исполненная решимости держать себя в руках, не поддаваться эмоциям, чтобы он увидел ее такой, какой привык видеть: твердой, непреклонной, способной преодолеть временную слабость.
