— Ты о подарке?
— Я звоню поздравить с днем рождения, а она рявкает на меня.
— Этого следовало ожидать.
— Ты, наверное, руки потираешь от удовольствия! Подставила меня.
— Ты сам себя подставил. И, похоже, опять пытаешься увильнуть.
— Тебя это так злит?
— Мне все равно, Фрэнки. Это ваши с мамой дела.
— Да, но ты все время там шныряешь. Так и хочешь выставить меня полным идиотом. Не могла приписать мое имя, когда отсылала этот чертов подарок?
— Мой подарок к тому времени уже был доставлен.
— И я так понимаю, было очень сложно купить что-нибудь от меня?
— Да, сложно. Я так и буду тебе подтирать одно место? Не забывай, что я работаю по восемнадцать часов.
— О, да. Постоянно только это и слышу: бедная малышка так тяжело работает, что и поспать-то некогда.
— Кстати, ты со мной так и не рассчитался за последний подарок.
— Ну вот еще, придумала. Я тебе все вернул.
— Нет, не вернул. — И меня коробит, когда мама лишний раз напоминает: «Та чудесная лампа, которую подарил мне Фрэнки».
— Так, выходит, все дело в деньгах, я правильно понял?
У нее на поясе заверещал пейджер. Она посмотрела на номер абонента.
— Мне плевать на деньги. Просто противно, как ты ко всему относишься. Ни черта не делаешь, а все лавры достаются тебе.
— Тебе опять хочется повоспитывать меня?
— Я вешаю трубку, Фрэнки.
— Передай ее матери.
— Сначала я должна ответить на звонок с пейджера. Перезвони через минуту.
— Какого черта? Я не собираюсь оплачивать еще один междугородный…
Она разъединила связь. Выждала минуту, чтобы успокоиться, а потом набрала телефонный номер, высветившийся на экране пейджера.
Ответил Даррен Кроу.
Она была не в настроении беседовать с еще одним не вызывавшим симпатии мужчиной, а потому довольно резко бросила в трубку:
— Это Риццоли. Мне звонили.
— Боже, что это мы не в духе?
— Докладывайте.
— Мы на Бикон-Хилл, здесь десять-пятьдесят четыре. Слипер и я прибыли сюда примерно полчаса назад.
Из гостиной донесся хохот, и она покосилась на дверь. Сразу же подумала о той сцене, которую предстоит пережить, когда она объявит о том, что покидает вечеринку по случаю дня рождения матери.
— Вы наверняка захотите взглянуть, — сказал Кроу.
— Почему?
— Сами увидите, когда приедете.
10
Уже на крыльце Риццоли уловила запах смерти, которым тянуло из открытой двери, и остановилась. Ей совсем не хотелось переступать порог этого дома, где ее ожидало зрелище совсем не из приятных. Она бы предпочла задержаться на минутку-другую, настроиться на предстоящее испытание, но Даррен Кроу, открывший дверь, выжидающе смотрел на нее, так что ей ничего не оставалось, как надеть перчатки и бахилы и приступить к работе.
— Фрост здесь? — спросила она, нервно расправляя перчатки.
— Приехал минут двадцать назад. Он в доме.
— Я бы приехала раньше, но была в Ревере.
— А что там, в Ревере?
— День рождения у моей матери.
Он рассмеялся:
— Судя по вашему голосу, время вы там провели просто здорово.
— И не говорите. — Она уже переобулась, и теперь выглядела вполне по-деловому. Мужчины вроде Кроу уважали только силу, и именно ее она старалась демонстрировать. С той самой минуты, как она появилась здесь, он наблюдал за ней, следил за ее реакцией, словно ждал момента, когда она оступится, даст слабину, зная, что рано или поздно это случится.
Он закрыл за ней входную дверь, и, отрезанная от свежего воздуха, она вдруг ощутила приступ клаустрофобии. Запах смерти становился все сильнее, он наполнял ее легкие ядом. Решительной походкой она двинулась в холл, где от ее внимания не ускользнули ни потолки высотой футов в двенадцать, ни антикварные напольные часы — правда, не тикающие. Для нее квартал Бикон-Хилл всегда был пределом мечтаний; сюда она обязательно переселилась бы, случись ей выиграть в лотерею или, что еще более невероятно, выйти замуж. И именно таким, как этот, мог бы быть ее дом. Впрочем, в сознании тут же промелькнули картинки с места происшествия в доме Йигеров. Там тоже был изысканный особняк в изысканном районе. Только в воздухе витал запах бойни.
— Система охраны была отключена, — сообщил Кроу.
— Что, неисправна?
— Нет. Просто жертвы ее не включали. Может, они вообще не знали, как ею пользоваться, ведь это был не их дом.
— А чей же?
Кроу раскрыл свой блокнот и прочитал:
— Владелец — Кристофер Харм, шестидесяти двух лет. Биржевик на пенсии. Член совета директоров Бостонского симфонического оркестра. Лето проводит во Франции. Он предложил свой дом чете Гентов на время их турне в Бостоне.
— Что за турне?
— Они оба музыканты. Неделю назад прилетели из Чикаго. Каренна Гент — пианистка. Ее муж Александр был виолончелистом. Сегодня вечером у них должно было состояться последнее выступление в концертном зале.
От нее не ускользнуло, что Кроу говорил в прошедшем времени только о мужчине, но не о женщине.
Они пошли на шум голосов. Войдя в гостиную, Риццоли поначалу не заметила труп, поскольку его загораживали стоявшие к ней спиной Слипер и Фрост. Зато она увидела уже знакомую картину, кровью написанную на стенах. Должно быть, у нее вырвался непроизвольный возглас, потому что Фрост и Слипер разом обернулись. Увидев ее, они расступились, и прямо перед ней оказалась доктор Айлз, которая сидела на корточках возле трупа.
Александр Гент сидел, прислонившись к стене, словно печальная марионетка. Голова его завалилась назад, обнажая зияющую рану, в которую превратилось его горло. Такой молодой — мысль эта первой пронеслась в ее шокированном сознании, когда она в ужасе уставилась на неестественно спокойное лицо, открытый голубой глаз. Он очень молодой.
— Эвелин Петракас, служащая концертного зала, заехала за ними около шести вечера, чтобы отвезти на вечерний концерт, — сказал Кроу. — Они не открывали дверь. Потом она увидела, что дверь не заперта, и вошла проверить, в чем дело.
— Он в пижамной куртке, — заметила Риццоли.
— Имеет место трупное окоченение, — констатировала доктор Айлз, поднимаясь. — И он уже прилично остыл. Время смерти определю точнее после анализа стекловидного тела. Но, на первый взгляд, смерть наступила примерно шестнадцать — двадцать часов назад. А это значит… — Она взглянула на часы. — …в промежутке между часом и пятью утра.
