— Собственно говоря, я потому и позвонил вам. На прошлой неделе я послал им образец ДНК с пятна на ковре.
Она вздохнула.
— Это значит, что мы узнаем результаты через год.
— Нет. Мне только что позвонил агент Дин. Так вот ДНК вашего неизвестного не значится в базе данных КОДИС.
Риццоли удивленно посмотрела на него.
— Это агент Дин сообщил вам?
— Должно быть, он надавил на этих ребят или еще что. За все время, что я здесь работаю, никогда еще запрос в КОДИС не обрабатывался так быстро.
— Вы получили подтверждение напрямую от КОДИС?
— Вообще-то нет. Я так понял, что агент Дин… — нахмурился Де Грот.
— Пожалуйста, позвоните им. Я хочу, чтобы результат подтвердили официально.
— У вас есть какие-то… мм… сомнения в надежности Дина?
— Давайте спросим просто на всякий случай, договорились? — Она опять взглянула на снимки, развешанные на экране. — Если наш мальчик действительно не значится в КОДИС…
— Значит, у вас новичок, детектив. Или кто-то, кому удалось не засветиться в системе.
В раздражении она уставилась на загадочные цепочки из пятен. У нас есть его ДНК, подумала она. И генетический портрет. Но его имени мы до сих пор не знаем.
* * *
Риццоли вставила компакт-диск в проигрыватель и села на диван, попутно вытирая полотенцем мокрые волосы. Из колонок полились густые звуки виолончели. Не будучи поклонницей классической музыки, она все-таки купила в сувенирном киоске концертного зала диск с ранними записями Гента. Если уж ей предстояло подробно изучить обстоятельства его смерти, то нелишне было бы побольше узнать и о его жизни. Большую часть которой составляла музыка.
Смычок Гента скользил по струнам, словно по океанским волнам, рождая мощную мелодию сюиты Баха № 1 соль мажор. Эта запись была сделана, когда ему было всего восемнадцать. Он сидел в студии, и его теплые пальцы перебирали струны, уверенно сжимая смычок. Теперь эти же пальцы — белые и неподвижные — стыли в холодильнике морга, и его музыка навеки умолкла. Сегодня утром Риццоли присутствовала на вскрытии и обратила внимание на длинные тонкие пальцы музыканта, представила, как они порхали над струнами виолончели. Эти пальцы смогли заставить неодушевленный предмет издавать такие волшебные звуки!
Она взяла в руки обложку компакт-диска и вгляделась в его фотографию, сделанную, когда он был еще мальчиком. Взгляд опущен, левая рука обвивает инструмент, прижимая его к телу, — так в один прекрасный день он обнимет свою жену, Каренну. Риццоли очень хотела купить диск с записями их совместных концертов, но, к сожалению, все уже были распроданы. На прилавке оставался лишь диск Александра. Одинокая виолончель, тоскующая по своей подруге. И где она теперь, эта подруга? Жива и корчится в муках перед лицом неизбежной смерти? А может, боль уже в прошлом, и тело ее на ранней стадии разложения?
Зазвонил телефон. Риццоли приглушила звук проигрывателя и схватила трубку.
— Вы дома? — удивился Корсак.
— Я заехала принять душ.
— Я звонил несколько минут назад, вы не отвечали.
— Наверное, не слышала. Что случилось?
— Это я хочу знать, что случилось.
— Если у меня будут новости, я вам первому сообщу.
— Да? Как уже было сегодня? Про ДНК Валантайна я почему-то узнаю от лаборанта.
— Я просто не успела вам позвонить. Моталась как сумасшедшая.
— Помните, я первый привлек вас к этому делу.
— Я не забыла.
— Знаете, — сказал Корсак, — уже пятьдесят часов прошло, как он ее похитил.
Вероятно, Каренна Гент мертва уже двое суток, подумала Риццоли. Но смерть не отпугнет убийцу. Она только усилит аппетит. Он посмотрит на труп и увидит в нем объект желания. Объект для обладания. Она не может сопротивляться. Она холодна, пассивна, смирится с любыми надругательствами. Она — идеальная любовница.
Мелодия звучала еле слышно, и виолончель Александра, казалось, оплакивала кого-то. Риццоли знала, к чему клонит Корсак, догадывалась, чего он хочет. Только вот не знала, как успокоить его. Она поднялась с дивана и выключила проигрыватель. Даже в наступившей тишине ей мерещились звуки виолончели.
— Если все будет как в прошлый раз, он привезет ее в лес сегодня вечером, — сказал Корсак.
— Мы готовы взять его.
— Так я член команды или нет?
— Но у нас есть группа наблюдения.
— Там нет меня. Разве вам не нужна лишняя пара глаз?
— У нас расписаны все обязанности. Послушайте, я позвоню вам, как только…
— Хватит кормить меня обещаниями, понятно? Так я и буду сидеть у телефона, как клуша. Я знаю этого негодяя дольше, чем вы, дольше, чем кто-либо. Как бы вы себя почувствовали, если бы кто-то вклинился в вашу игру? Вывел бы вас из дела? Подумайте сами.
Она понимала его состояние. Понимала как никто другой, поскольку с ней это уже было. Однажды ее тоже отодвинули в сторонку, в то время как другие устремились вперед, к победе.
Она взглянула на часы.
— Я выхожу прямо сейчас. Если вы хотите присоединиться ко мне, тогда встречаемся на месте.
— А где ваше место наблюдения? — уточнил Корсак.
— Зона парка вдоль дороги от Смит-Плейграунд. Мы можем встретиться у гольф-клуба.
— Я буду.
12
В два часа ночи воздух в Стоуни-Брук был густым и тяжелым. Риццоли и Корсак сидели в ее машине, припаркованной почти вплотную к кустам. С этой позиции они могли видеть все автомобили, въезжавшие в парк с востока. Дополнительные наблюдательные посты были выставлены вдоль Эннекинг-Парквей — главной аллеи, которая тянулась через весь парк. Если бы кто-то заехал на одну из стоянок, его бы тотчас блокировали патрули. Засада была выставлена профессионально, и вырваться из сетей вряд ли кому удалось бы.
В жилете, Риццоли задыхалась. Она опустила стекло и вдохнула запах опавших листьев и влажной земли. Запах леса.
— Вы так москитов напустите, — заныл Корсак.
— Мне необходим свежий воздух. В машине так накурено, дышать невозможно.
— Да я только первую сигарету прикурил. И никакого запаха не чувствую.
— Курильщики никогда не чувствуют.
Он посмотрел на нее.
— Господи, вы весь вечер ко мне цепляетесь. У вас проблемы из-за меня — тогда, может, поговорим?
Риццоли уставилась на дорогу, темную и пустынную.
— Дело не в вас, — сказала она.
— А в ком тогда? — Не дождавшись ответа, он понимающе хмыкнул. — Ох, опять этот Дин. Ну, и что он натворил на сей раз?
