Диана еле заметно пожала плечами и вновь перевела взгляд на мужа. Ее лицо не выражало ни печали, ни страха. Лишь тупое равнодушие усталого человека.
Какое-то время Риццоли молча стояла возле постели больного. Как много трубок, думала она. Как много приборов. И в центре этого нагромождения — Корсак, превратившийся в бесчувственную плоть. Врачи подтвердили инфаркт, и, хотя кардиограмма уже была стабильной, он оставался без сознания. Из его открытого рта словно пластиковая змея выползала эндотрахейная трубка. Резервуар, подвешенный у края кровати, собирал редкие капли мочи. Хотя больничные простыни прикрывали его гениталии, грудь и живот были обнажены, и из-под простыни выглядывала одна волосатая нога с грубой ступней, на которой выделялись желтые нестриженые ногти. Ей вдруг стало стыдно оттого, что она вторглась в его интимный мир, увидела его таким жалким и беспомощным. И все равно не смела отвернуться. Словно какая-то неведомая сила приковывала ее взгляд к тем частям тела, которые обычно не демонстрируются посторонним.
— Его нужно побрить, — сказала Диана.
Хотя и столь тривиальное, но это замечание оказалось единственным проявлением чувств со стороны его жены. При этом ни один мускул не дрогнул на ее лице, она по-прежнему сидела безучастная словно каменное изваяние.
Риццоли с трудом подыскивала слова для ответа, она ведь должна была сказать что-то утешительное, но в голову пришли лишь банальности:
— Он боец. Он так легко не сдастся.
Слова, тяжелые как булыжники, словно ухнули в бездонный пруд, не вызвав ни ряби, ни всплеска. Повисла долгая пауза, прежде чем тусклый взгляд голубых глаз Дианы наконец остановился на ней.
— Боюсь, я опять забыла ваше имя.
— Джейн Риццоли. Мы с вашим мужем вместе вели расследование.
— А-а, та самая.
Риццоли внутренне съежилась, вновь испытав чувство вины.
Да, та самая. Которая бросила его. Оставила умирать в темноте, потому что была слишком увлечена самоутверждением.
— Спасибо вам, — произнесла Диана.
Риццоли нахмурилась.
— За что?
— За все, что вы сделали, чтобы помочь ему.
Риццоли посмотрела в прозрачные голубые глаза женщины и впервые заметила, какие у нее суженные зрачки. «Глаза обколотого», — мелькнуло в голове. Похоже, Диана Корсак была в наркотическом дурмане.
Риццоли посмотрела на Корсака. Вспомнила тот вечер, когда она вызвала его на место убийства Гента, а он приехал пьяным. Вспомнился и другой вечер, когда они вместе стояли на парковке возле морга, и Корсаку явно не хотелось идти домой. Может, именно с этим он сталкивался ежедневно? Возвращаясь домой, всякий раз встречал женщину с пустым взглядом и голосом робота?
Ты никогда не говорил мне. А я не удосужилась спросить.
Она подошла к кровати и сжала его руку. Вспомнила, как когда-то брезговала его влажным рукопожатием. Но только не сегодня; сегодня она была бы счастлива этим. Но его рука оставалась вялой и безжизненной.
* * *
Было одиннадцать утра, когда она наконец добралась до своей квартиры. Закрылась на два глухих замка, щелкнула предохранителем, навесила цепочку. Раньше все эти затворы показались бы ей проявлением паранойи; когда-то она чувствовала себя в полной безопасности с примитивной защелкой на двери и пистолетом в прикроватной тумбочке. Но год назад Уоррен Хойт изменил ее жизнь, и с тех пор ее дверь приобрела все эти блестящие латунные аксессуары. Она уставилась на россыпь замков, вдруг подумав о том, что становится похожей на типичную жертву разбойного нападения, которая отчаянно баррикадирует свою дверь, пытаясь защититься от жестокого мира.
Такой ее сделал Хирург.
И вот теперь к скопищу монстров, скребущихся в ее дверь, прибавился этот неизвестный, Властелин. Габриэль Дин сразу догадался, что могила, на которую положили труп Каренны Гент, была выбрана не случайно. И хотя обитатель той могилы, Энтони Риццоли, не был ее родственником, общая фамилия явно была сигналом, адресованным именно ей.
Властелин знает мое имя.
Она не снимала кобуру, пока не закончила осмотр всей квартиры. Впрочем, пространство было невелико, и ей хватило минуты, чтобы окинуть взглядом кухню, гостиную, потом переместиться по короткому коридору в спальню, где она открыла шкаф и заглянула под кровать. Только после этого она расстегнула кобуру и выложила пистолет в ящик тумбочки. После чего разделась и направилась в ванную. Она закрыла за собой дверь — еще один рефлекс, совершенно ненужная мера предосторожности, но только благодаря ей она смогла зайти в душевую кабинку и задернуть за собой штору. Чуть позже, когда ее волосы были густо намазаны бальзамом, ее вдруг охватило ощущение, будто она не одна. Распахнув шторку, она выглянула в пустую ванную, чувствуя, как бьется сердце, как стекает по плечам вода.
Она выключила воду. Прислонилась к кафельной стене, стараясь дышать глубже, чтобы унять сердцебиение. Сквозь глухие удары собственного пульса она различила гул вентилятора. Это было рабочее состояние вентиляционной шахты, привычный звук, на который раньше она не обращала никакого внимания, но почему-то сейчас сознание сконцентрировалось именно на этом пустяке.
К тому времени, когда сердцебиение вернулось к нормальному ритму, ее кожа успела высохнуть и стало зябко. Она вышла из душа, обмоталась полотенцем, нагнулась, чтобы подтереть мокрый пол. Пусть на работе она была жестким полицейским, но сейчас превратилась в дрожащую овцу. Взглянув на себя в зеркало, она увидела, как изменил ее страх. На нее смотрела женщина, которая заметно исхудала, и прежде изящная фигура стала казаться усохшей. Лицо, некогда круглое и волевое, теперь стало тонким и бледным, делая ее похожей на привидение с темными глазницами.
Она отвернулась от зеркала и прошла в спальню. С еще влажными волосами плюхнулась на кровать и долго лежала с открытыми глазами, уговаривая себя поспать хотя бы пару часов. Но дневной свет упрямо сочился в щели жалюзи, а с улицы доносился шум транспорта. Был полдень, и она провела без сна последние тридцать часов, а ела часов двенадцать назад. И все равно не чувствовала ни голода, ни сонливости. Воспоминания о событиях раннего утра обжигали нервы. Она вновь видела перед собой разверстую гортань охранника, его неестественно вывернутую голову. А потом перед глазами появлялась Каренна Гент с застрявшими в волосах листьями.
И, наконец, Корсак, обвитый трубками и проводами.
Эти три образа яркими вспышками озаряли ее воспаленный мозг, и она никак не могла отключить этот свет. Как не могла заглушить звуки окружающего мира. Может, именно так начинают сходить с ума?
Не так давно доктор Цукер настоятельно предлагал ей прийти на консультацию, но она категорически отвергла его помощь. Возможно, уже тогда что-то насторожило его в ее словах, взгляде, а она этого не заметила. Первые трещинки в сознании, которые становились все глубже и шире, с тех пор как Хирург перевернул ее жизнь…
