— Риццоли.
Ее приветствовал голос Фроста:
— Наверное, я разбудил тебя.
Она покосилась на часы.
— Пять утра? Да, ты прав.
— Ты в порядке?
— Да, все отлично. А почему ты спрашиваешь?
— Слушай, я знаю, что ты прилетаешь сегодня. Но я подумал, что тебе захочется узнать это до того, как ты приедешь.
— Что?
Он ответил не сразу. В трубку она расслышала, что его отвлекли вопросом о том, куда складывать вещдоки, и поняла, что он звонит ей с места происшествия.
Рядом зашевелился Дин, проснувшись от ее телодвижений. Он сел на кровати и включил свет.
— В чем дело?
— Риццоли! — снова послышался голос Фроста.
— Где ты? — спросила она.
— Меня вызвали на десять-шестьдесят четыре. Вот где я сейчас нахожусь…
— Почему ты ездишь на вызовы по кражам?
— Потому что это кража в твоей квартире.
Она оцепенела. Прижав трубку к уху, она слышала только биение своего пульса.
— Поскольку ты уехала из города, мы временно сняли наблюдение за твоим домом, — сказал Фрост. — Твоя соседка по этажу, из квартиры двести три, вызвала полицию. Мисс… как ее там…
— Шпигель, — тихо произнесла она. — Джинджер.
— Да. Девчонка шустрая. Говорит, что работает барменшей у Макгинти. Возвращалась с работы домой и заметила осколки стекла у пожарного выхода. Посмотрела наверх и увидела, что твое окно разбито. Она сразу же позвонила девять-один-один. Офицер, первым прибывший на место происшествия, понял, что это твоя квартира. И позвонил мне.
Дин коснулся ее руки, задавая молчаливый вопрос. Риццоли проигнорировала его. Прокашлявшись, она все-таки сумела выдавить из себя:
— Он что-нибудь взял? — Она уже употребляла слово «он». Не называя имени, они оба знали, чьих это рук дело.
— А это ты нам скажешь, когда вернешься, — сказал Фрост.
— Ты сейчас там?
— Стою в твоей гостиной.
Она закрыла глаза, закипая от ярости. Чужие люди вторглись в ее жилище. Открывали ее шкафы, касались ее одежды, шарили в нижнем белье.
— Похоже, ничего не тронуто, — сообщил Фрост. — Телевизор и проигрыватель на месте. Большая банка с мелочью так и стоит на кухне. Есть еще что-то, что могло бы их заинтересовать?
Мое душевное равновесие. Мой рассудок.
— Риццоли!
— Я не могу сообразить.
Последовала пауза. Потом он произнес, осторожно:
— Я вместе с тобой обследую каждый сантиметр квартиры. Когда ты вернешься, мы это сделаем. Хозяин дома уже забил окно фанерой, чтобы дождь не замочил. Если тебе захочется пожить пока у меня, ты знаешь, Элис будет только рада. У нас есть свободная комната…
— Я в порядке, — сказала она.
— Да нет проблем…
— Я в порядке.
В ее голосе были и злость, и гордость. Прежде всего гордость.
Фрост знал, когда следует отступить. Невозмутимым голосом он произнес:
— Позвони мне, как только приедешь.
Дин все это время наблюдал за ней. Ей вдруг стало невмоготу, что он смотрит на нее, голую и испуганную. Что она перед ним такая слабая и беззащитная. Она выбралась из постели, прошла в ванную и закрыла за собой дверь.
Через мгновение он постучал.
— Джейн!
— Я хочу принять душ.
— Не закрывайся от меня. — Он снова постучал. — Выйди, поговори со мной.
— Когда закончу. — Она повернула кран, зашла в душ, но не потому, что нужно было помыться; просто вода была шумовой завесой, и можно было укрыться. Она стояла, склонив голову, упершись руками в кафельную стену, пытаясь побороть страх. Она представляла себе, что вода смывает его словно грязь, слой за слоем. Когда она наконец выключила воду, ей стало легче. Как будто она очистилась. Она вытерлась полотенцем, и в затуманенном зеркале увидела свое лицо, но уже не бледное, а порозовевшее от жары. С таким лицом можно было вновь играть роль Джейн Риццоли.
Она вышла из ванной. Дин сидел в кресле у окна. Он ничего не сказал, просто смотрел, как она одевается, подбирая с пола одежду, смятые простыни, которые только что были доказательством их страсти. Один телефонный звонок разом покончил с чувствами, и теперь она двигалась по комнате с выражением твердой решимости на лице, застегивая пуговицы на кофте, молнию на брюках. За окном было еще темно, но для нее ночь уже закончилась.
— Ты мне так ничего и не скажешь? — спросил Дин.
— Хойт побывал в моей квартире.
— Они уверены, что это был он?
Она повернулась к нему.
— А кто же еще?
Слова прозвучали резче, чем она рассчитывала. Вспыхнув, Риццоли полезла под кровать за туфлями.
— Я должна ехать домой.
— Сейчас пять утра. Твой самолет в половине десятого.
— Ты всерьез полагаешь, что я могу лечь и заснуть? После всего этого?
— Ты приедешь в Бостон измученной.
— Я не устала.
— Сейчас ты держишься на адреналине.
Она втиснула ноги в туфли.
— Прекрати, Дин.
— Прекратить что?
— Попытки заботиться обо мне.
Воцарилось молчание. Потом он произнес с оттенком сарказма:
— Извини. Я все время забываю, что ты сама можешь прекрасно о себе позаботиться.
Она замерла, стоя к нему спиной и уже жалея о том, что сказала. Впервые испытывая желание, чтобы он позаботился о ней, чтобы обнял ее и уговорил лечь обратно в постель, чтобы они спали, держа друг друга в объятиях, пока не придет бы время отъезда.
Но когда она повернулась, то увидела, что он уже встал с кресла и начал одеваться.
24
В самолете она уснула. Когда начали снижаться, она проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой и испытывая острую жажду. Плохая погода сопровождала самолет всю дорогу из округа Колумбия, и турбулентность измучила всех пассажиров. За серой пеленой не видно было даже крыльев самолета, но она слишком устала, чтобы волноваться за свою безопасность. К тому же мысли были по-прежнему заняты Дином, и ни на что другое она не отвлекалась. Уставившись в иллюминатор, она вспоминала прикосновение его рук, его теплое дыхание на своей коже.
Вспоминались последние слова, которыми они обменялись в аэропорту, холодное и торопливое прощание под дождем. Не нежное расставание влюбленных, а дежурная любезность деловых партнеров, спешащих по своим делам. Она ругала себя за новую преграду, которую возвела своими руками, ругала и его — за то, что позволил ей уйти. В очередной раз Вашингтон оказался городом раскаяния и испачканных простыней.
