На вопрос журналистов, почему он так быстро поддался на угрозы преступников, Крайский ответил: «Если вы хотите спасти евреев, то начинать надо с тех, которым в настоящее время угрожает опасность». Секретарь и биограф Крайского Вольфганг Петрич впоследствии писал, что «его высшим руководящим принципом в политике всегда была защита человеческой жизни при любых обстоятельствах».
После тринадцатичасовых переговоров 29 сентября заложники были освобождены, а оба террориста на «Сессне-414» вылетели в Триполи. Крайский тогда сказал ливийскому послу: «Проинформируйте Кадаффи, что лагерь беженцев закрыт».
Канцлер вспоминал о случае в Мархегге лаконично: «Под влиянием этой акции я пребывал в страхе и ожидании еще большего количества нападений, которые могли последовать в качестве бойкота Шёнау».
Закрытие лагеря привело к тому, что многие эмигранты оказались как в ловушке: они уже несколько лет сидели в СССР без работы, ожидая разрешения на выезд, но их не выпускали. То, что большинство высланных из СССР эмигрантов в конце 1970-х годов уже не уезжали транзитом через Прагу на поезде, а летели на самолете из аэропорта Шереметьево непосредственно в Вену, связано именно с тем нападением террористов на железнодорожный вокзал.
Канцлер Австрии Бруно Крайский
Голда Меир и еврейская эмиграция
Голда Меир описывала свои впечатления о пересылочном лагере Шёнау: «Первая остановка поезда, который увозит их на свободу – обычно через Прагу, – это маленькая станция на границе Чехословакии и Австрии, где австрийские власти тут же на месте ставят транзитные визы. Эти визы дают возможность эмигрантам въехать в свободный мир. А представители Еврейского агентства, встречающие эмигрантов в Австрии, получают возможность узнать имена и число евреев в данном поезде. От границы эти поезда – со специальными купе для еврейских эмигрантов – направляются в Вену, где уже ждут автобусы, чтобы отвезти эмигрантов в транзитный лагерь. Шёнау, маленький белый замок, нанятый Еврейским агентством у австрийской графини, был не просто местом, где эмигранты могли отдохнуть и понять, что они находятся наконец на пути в еврейское государство. Это было место, где эмигранты, измученные и растерянные, получали первую информацию об Израиле; там выяснялись их профессии, там они получали самую первичную подготовку к новой жизни в новой стране».
Далеко не все эмигранты впоследствии ехали в Израиль, но те, кто выбирал историческую родину, направлялись именно в Шёнау. И палестинским радикалам это было известно.
Заложников держали в венском аэропорту, а Крайский не только пошел с террористами на переговоры, но и готов был удовлетворить их требование закрыть транзитный лагерь в Шёнау. В сущности, это был вызов непримиримой позиции израильского премьера Голды Меир.
Через три дня после случившегося, 2 октября, в Вену прямо из Страсбурга приехала Голда Меир, чтобы отговорить Крайского от закрытия Шёнау. Она была очень убедительна: «За год перед тем я побывала в Шёнау, видела своими глазами, в каком физическом и душевном состоянии прибывали из Советского Союза эти люди, и поняла, до чего необходимо это преддверие свободы. Знала я и то, что у советских евреев нет другого пути, кроме пути через Австрию, и знала, что для миллионов евреев, все еще находящихся в Советском Союзе, Шёнау – символ свободы и надежды».
Переговоры ничего не дали. Впрочем, Крайский заверил ее, что Австрия по-прежнему будет открыта для транзита беженцев и станет убежищем для евреев из Советского Союза, но теперь уже – под защитой Красного Креста. Голда Меир не поверила ему, о чем сердито заявила на состоявшейся после двух часов переговоров совместной пресс-конференции.
Этот визит Меир в Вену вошел в историю под названием «Ни стакана воды». Меир потрясенно рассказывала, что после долгой дороги из Страсбурга канцлер не предложил ей за все время беседы даже стакана воды. «Вот еще, – парировал Крайский. – Утверждение, что я будто бы не предложил ей стакана воды – чистое изобретение, которое достойно изучения. Канцлер Рааб отвел ей после приезда комнату отдыха со всем необходимым, кроме того, я сам пригласил ее перекусить со мной, однако она в ярости покинула мой кабинет».
Меир продолжала давить на национальные чувства Крайского и даже в сердцах назвала его «антисемитствующим евреем», ссылаясь на его происхождение. В биографии Крайского даже присутствовал острый момент, когда он сам мог очутиться в концлагере Дахау после аншлюса Австрии в 1938 году. Тогда будущего канцлера спас лишь счастливый случай: один из чиновников оказался его бывшим сокамерником еще с 1935 года, когда в Австрии сажали социал-демократов. Сам канцлер, уже вкусив большой политики и европейского успеха, не любил вспоминать о своем тюремном прошлом и о своем происхождении, хотя его родной брат и проживал в Израиле. Крайский утверждал, что Голда Меир и Давид Бен-Гурион не принимают в расчет интересы арабов: «Моя первая поездка на Ближний Восток в 1974 году сопровождалась злобными комментариями со стороны Израиля. В первой стране, которую я посетил в ходе этой поездки, – Египте – тоже столкнулся с враждебным отношением».
В Израиле канцлер Австрии видел виновника напряженности и даже создал в рамках Социнтерна инициативную группу, посетившую арабские страны. Крайский поставил перед собой цель наладить отношения с Организацией освобождения Палестины, а в 1979 году стал инициатором встречи в Вене с Ясером Арафатом. Ливанско-израильский конфликт 1982 года окончательно поссорил канцлера Крайского с Израилем. Но Голды Меир к тому времени уже не было в живых. Она умерла в 1978 году.
Эмигранты 80-х годов
В начале 80-х годов эмигрантов из СССР уже не выпускали в город: их держали в закрытом помещении венских отелей вплоть до отправки по месту назначения. Режиссер Московского мюзик-холла Юрий Белов и его жена Татьяна, жившие в Москве на положении «отказников» уже несколько лет и получившие право на выезд в 1981 году, рассказывали, что в Вену они доступа не имели и город не помнят совершенно: их через несколько дней отправили в Италию, а оттуда – в Нью-Йорк.
Нина Вержбицкая в 1977 году вместе с мужем прилетела в Вену на самолете. Они не собирались ехать в Израиль, а потом отказались и от поездки в США. Решили остаться в Австрии и прожили там более десятка лет. Муж Нины, художник Борис Рабинович, в 1989 году отправился в СССР как турист: хотел посмотреть, как изменилась его прежняя страна. Из России он не вернулся – умер в Москве от сердечного приступа. Нина осталась в Вене одна. Спустя 30 лет я встретилась с ней и задала вопрос, на каком языке она предпочитает со мной разговаривать – на русском или на немецком. Последовал тяжелый вздох: «На русском, конечно».
Она рассказала о том, как проходила в конце 70-х годов процедура натурализации и фильтрации приезжих:
«Нам объявили, что направляющиеся на постоянное жительство в Израиль должны занять одну половину самолета, где с ними проведет беседу специальный инструктор, а едущие в другие страны должны сидеть в другой половине и ждать дальнейших распоряжений. Вена была почти для всех транзитным городом, очень немногие там оставались. Но мы с мужем захотели поселиться именно там. Когда мы прилетели, нас посадили в небольшой автобус и повезли в центр. Будущих израильтян вместе с инструктором агентства «Сохнут», ведавшего приемом эмигрантов, отправили в предместье Вены – в охраняемый лагерь Шёнау. Остальных развозили по базовым отелям. Таких отелей в Вене было два. Большинство приезжих останавливались в отеле «Zum Türken» в 19-м районе города. Некоторые жили в пансионе «Беттина», названном так в честь хозяйки. Там оказались и мы. Эмигрантов размещали по номерам и выделяли им ежедневный рацион, на который предстояло существовать в ожидании отъезда к месту назначения. Пансион был похож на коммунальную квартиру или общежитие. Нам выдали несколько шиллингов. Сейчас довольно сложно найти тех гостиничных работников, которые селили эмигрантов: здесь нет специальных архивов и не хранят документов, ведь через них проходило множество людей. Я знала лично только хозяев, но владелец отеля давно умер, а прислуга теперь постоянно меняется» (Интервью с Ниной Вержбицкой. Вена, 2007).
