На вершине холма
Китайский красный диктатор Мао Цзэдун считается автором аллегории про умную обезьяну: «Умная обезьяна сидит на вершине холма и наблюдает, как в долине дерутся два тигра». Под тиграми он подразумевал США и СССР, а сам себя видел «мудрой обезьяной». И действительно, колебания в треугольнике сверхдержав длятся много десятилетий.
Великого кормчего давно уже нет, и нет его режима. Но, сидя все это время на вершине холма, Китай действительно добился многого. Его истинной дипломатией стали не танки и переговоры, не дуэль банкиров или покорение космоса, а захват всей планеты промышленными товарами. Все смеются над этими товарами, говорят о них с презрением из-за их низкого качества, но все равно пользуются ими, потому что они дешевые и массовые. От нескончаемого потока товаров Китай превратился в главного экспортера земного шара и в конце ХХ века начал посягать на чужие территории, но не как захватчик, а как арендатор. Бывшая Поднебесная берет в долгосрочную аренду целые города и регионы, увеличивая тем самым не только свой рынок, но и свою сырьевую базу. Чем не дипломатия? И как прикажете это назвать – «мягкой силой» или «жестким прессингом»?
Визит премьера Госсовета Китая Вэнь Цзябао в Саудовскую Аравию привел к увеличению закупок нефти у саудитов, при этом импорт из Ирана был сокращен. В этом случае Китай решил убить двух зайцев. Во-первых, если и случится война в Иране, а его нефтяные запасы подвергнутся разрушению, Китай от этого не пострадает. Во-вторых, нагнетая обстановку вокруг Ирана, Китай сбивает цены на нефть. Дипломатия этой промышленной сверхдержавы демонстрирует мягкость, изворотливость, а зачастую умело затягивает время и выжидает. За этим скрывается трезвый расчет: Китай не станет рисковать собственной экономикой и финансовыми интересами ради помощи Ирану, Сирии, Пакистану или кому-либо другому. Но практицизм и жесткость не мешают Китаю выступать в роли миротворца и активного участника «Евразийского альянса». Китай – союзник Пакистана, а Иран является партнером Сирии, но Афганистан поддерживает Пакистан, а тот в свою очередь готов поддержать Иран. И уже ни для кого не секрет, что за таким сотрудничеством стоит Китай.
Многоходовые комбинации китайской политики напоминают шахматную игру. Китайская дипломатия внешне выглядит туманно, непонятно, запутанно, однако за всеми этими действиями наступает конкретный результат.
Вне времени и пространства
В 1983 году был опубликован оригинальный и остроумный роман немецкого писателя Герберта Розендорфера «Письма в Древний Китай», имевший колоссальный успех в европейских странах и переведенный на многие языки. В нем благодаря некоему Цзи-гу, «изобретателю математического прыжка во времени», родовитый китайский поэт Гао-дай (главный герой романа, выступающий в роли рассказчика) попадает в Европу ХХ века и, не имея возможности вернуться обратно, посылает на имя Цзи-гу пространные письма с подробным изложением своих приключений в городе Мин-Хень (европейское название этого города Германии легко угадать).
Гао-дай отчасти – посол из прошлого, отчасти – заложник эксперимента. Ему трудно разобраться в чужом времени и пространстве, он чувствует себя беспомощным, как ребенок. При этом автор показывает его носителем великой культуры, человеком образованным, одаренным, но по-китайски не чуждым ритуальности, приверженности заведенным правилам, с которыми ему трудно расстаться: «Мы говорили о многом, но ты, наверное, помнишь, что одним из важнейших путевых наставлений я счел для себя слова великого Мэн-цзы: «Кто хочет наблюдать, должен сам оставаться невидимым». Поэтому я, как ты сам видел, выбрал для путешествия самое неброское платье, какое только мог найти, отказался от всех знаков моего звания гуаня четвертого ранга и даже сложил с себя золотую цепь начальника императорской Палаты поэтов, именуемой «Двадцать девять поросших мхом скал», чего, в сущности, не имел права делать. Мне хотелось остаться незаметным, невидимым наблюдателем».
Возможно, впервые две разные цивилизации двух разных эпох оказались соединены в литературном произведении, чтобы оттенить друг друга, выявить те бросающиеся в глаза черты, которые и стали особенностью менталитета древнего народа и народа современного. Гао-дай пишет о том, что его поразило: о современных машинах и механизмах, о раскрепощенных женщинах, о европейских улицах, домах, вечеринках, манере вести беседу. Этот герой достаточно умен, чтобы не возмущаться происходящим, а скорее – удивляться и брать на заметку. Он действительно наблюдатель и летописец, которому хочется донести до своих современников и соотечественников ценные сведения о других людях. Герои романа Розендорфера учатся понимать и принимать друг друга, несмотря на огромную пропасть во времени, традиции, культуре. Сами того не подозревая, они выступают в роли дипломатов разных времен и культур.
Сила привычки
Дипломат – человек, который дважды подумает, прежде чем ничего не сказать.
Алекс Дрейер
Никому ничего не сказать
А теперь немного о психологии этих людей. Однажды Константин Мелихан сказал, что «дипломат – это человек, к которому приходишь с одним вопросом, а уходишь – с тремя». Жизнь подтверждает точность этих слов.
Дипломат – профессия, требующая особой этики и культуры общения
В первый раз автору этих строк пришлось общаться с профессиональным дипломатом, когда возникла необходимость кое-что выяснить. Дипломат был в прошлом чрезвычайным и полномочным послом и вел себя соответственно статусу – воспитанно, корректно, предупредительно и вообще безупречно, не говоря уже о скромном обаянии, присущем людям его публичной профессии, за которой скрывается совсем другое.
О том, что скрывается за публичностью, мне узнать не пришлось, да я в тот момент и не особо стремилась: меня больше занимала судьба одного эмигранта, известной творческой личности. Вопрос, адресованный дипломату, был простой и совершенно безобидный: «Помните ли вы такого артиста?»
Но невинный вопрос вызвал настороженную реакцию и нервическое беспокойство. Интервьюируемый посол сделал все, чтобы реакция осталась незаметной, и ему это почти удалось. Только в глазах появилось странное выражение – стеклянное какое-то. На мгновение посол словно впал в какую-то лирическую задумчивость, а потом молвил:
– Нет, сожалею, но я его не помню. Эта фамилия мне неизвестна.
Вообще-то эта фамилия была известна на рубеже 60—70-х годов каждому, кто проживал в нашей стране, потому что речь идет о человеке, который нередко завершал праздничные кремлевские концерты… Прямой и отрицательный ответ как будто ставит точку на всем интервью, но, когда человек разочарован, он начинает настаивать:
– Не может быть, чтобы вы не помнили. Приезд этого артиста в страну произошел через две недели после вашего назначения. Тогда все об этом говорили.
