Ну как тут не вспомнить древнего посла Алкивиада! Его репутация тоже была построена на совершенно незначительных вещах: «Чисто спартанскими привычками и замашками он окончательно пленил народ, который, видя, как коротко он острижен, как купается в холодной воде, ест ячменные лепешки и черную похлебку, просто не мог поверить, что этот человек держал когда-то в доме повара, ходил к торговцу благовониями или хоть пальцем касался милетского плаща» (Плутарх).
Это свидетельствует лишь о том, что веками и тысячелетиями ничего не меняется: внешним проявлениям верят больше, чем истинным намерениям дипломата или чиновника.
Но теперь Соннино постарел, начал сдавать: вступает в ненужные споры с президентом Вильсоном, а большей частью выглядит подавленным, молчит и хмурится, а его лицо краснеет от приливов давления.
Трудные переговоры
Воскресный вечер 25 мая 1919 года. Орландо думает о том, что все эти французские претензии именно сейчас ужасно некстати. До того ли? Но уже в понедельник, 26 мая, Клемансо озвучил новые выводы, касающиеся франко-итальянских отношений:
«Во время вчерашнего визита г. Орландо мы касались, главным образом, антифранцузских манифестаций в Италии. Г-н Орландо сказал, что наступило улучшение, но после его визита я получил от г. Баррера две телеграммы, в которых говорится, что положение, наоборот, ухудшилось. В Италии ведется открытая германофильская пропаганда, на которую Германия расходует огромные суммы».
Выслушав Клемансо, итальянский премьер, почти утративший связь со своей воинственной страной, произносит еще одну беспомощную оправдательную речь, которая весьма дипломатична, но именно поэтому и выглядит почти как издевательство:
«Искренне благодарю г. Клемансо за его слова, сказанные с полной откровенностью и ясностью. Я не хочу детально останавливаться на переживаемых Италией затруднениях. Сведения, полученные мной из Италии, совершенно отличаются от донесений г. Баррера, которые я считаю преувеличенными. Несмотря на это, я не хочу отрицать, что в Италии создалось весьма серьезное положение. <…> Там затруднения возникают на почве неуверенности. Раз ее требования будут удовлетворены, Италия будет столь же лояльна по отношению к союзникам, как и раньше. Я совершенно уверен в том, что наблюдающиеся в настоящее время в Италии явления беспокойства вызваны тревогой и неуверенностью».
«Настоящий полковник»
Остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные – поделенная европейская часть страны.
Э.М. Хауз, октябрь 1918 год
Эдуард Мандел Хауз (или Хаус), прозванный «полковником Хаузом», никогда не был не только полковником, но и вообще военным человеком. Это был прирожденный царедворец, дипломат, «серый кардинал». Полковником его называли скорее из уважения, как авторитетную личность, и – в соответствии с традициями американского Юга, откуда он происходил. Этот уроженец Техаса воспринимался на протяжении истории ХХ века как загадочная, до конца не проясненная личность.
Главным для Хауза были его собственные интересы, собственная выгода. От отца ему достался бизнес, и он сумел выработать такой план, который сводил усилия по управлению бизнесом до минимума. Гораздо больше его интересовала политика, причем наибольшее внимание он уделял кандидатам от демократической партии, просчитав, что скоро придет их время. В своем доме он принимал наиболее перспективных деятелей, присматриваясь к каждому из них и решая, кому отдать предпочтение. В общении Хауз старался произвести впечатление человека компетентного и со всеми знакомого, но при этом мыслей своих не открывал никому. У Эдварда Хауза была одна очень американская цель: добиться истинного мастерства в управлении людьми и подчинить их своим интересам. О нем говорили: «Хауз был тайно пристрастен к пользованию властью чужими руками». Штат Техас сделался его стартовой площадкой для вхождения в американскую, а потом и мировую политику.
Эдуард Мандел Хауз в 1915 г.
В конце XIX века ему неоднократно приходилось участвовать в политических кампаниях претендентов, причем всегда во главе предвыборного штаба. О нем писали, что он умел организовать предвыборную кампанию так, что сам всегда оставался за кулисами, а на поверхности оставались только действия его команды: «За спинами менеджеров кампании, которые выступали на публике, высказывались в прессе, сидел молодой мужчина тридцати пяти лет, который выстраивал стратегию действий, направлял, концентрировал, и рассеивал политическое усилие, и даже предлагал нужные слова».
Отчасти такое поведение напоминает стратегию паука, а Хауз даже внешне напоминал это насекомое – длинный, худой и совершенно бесцветный господин безо всякого выражения лица. Хауз, никогда не отличавшийся в школе особыми способностями, казавшийся типичным середнячком, в политике проявил себя опытным стратегом и кукловодом. И как тут не верить пословице «Тише едешь – дальше будешь» и мудрости Дао: «Стань позади, будешь впереди»?
Добрый дядюшка
У американских послов Хауз, уже ставший советником президента страны, вызывал доверие, уважение и даже какое-то благоговение, как этакий добрый дядюшка, к которому хочется сходить за советом. Об этом можно судить по откровенной переписке Хауза с Уолтером Хайнсом Пейджем и Джеймсом Уотсоном Джерардом.
Пейдж, посол в Великобритании, радушно встретил Хауза и писал ему всегда прямо и честно – как своему наставнику. Прямота у дипломатов – вещь редкая, противоестественная и даже небезопасная. Судя по воспоминаниям Хауза, Пейдж поначалу не имел должного опыта и честно сообщал ему о своих ошибках в протоколе: например, когда он из вежливости ушел с приема, не зная, что с королевскими особами принято вежливо прощаться. Или о своих трудностях при общении с королевской семьей и герцогами, которых надо «занимать в разговоре». Очевидно, Пейдж не был достаточно интересным и раскованным собеседником или же не видел в высшей аристократии собеседников для себя. Судя по всему, Пейдж был или ощущал себя не на своем месте, или, как говорят, не в своей тарелке. Он признавался Хаузу, что ему проще было чувствовать себя свободным, как это было до его назначения. Пейдж стал позднее весьма неплохим писателем, даже издавал художественные романы о Первой мировой войне и послевоенной дипломатии, а творческая натура редко уживается с государственной службой. Перемены настроения, затруднения при исполнении его миссии за границей – все это удручало Пейджа. Перед Хаузом он тоже явно заискивал, расточая ему похвалы и желая подольститься: «…Время от времени мне нужно перед кем-нибудь высказаться. Вы имеете несчастье быть единственным человеком, перед которым я могу это сделать» (письмо от 27 апреля 1914 года).
Мексиканский фронт
Определенного искусства дипломатии от Хауза потребовал временной период, исторически увязанный с Первой мировой войной, но раскрашенный для США в цвета мексиканского национального флага, поскольку воюющая Мексика находилась у самых границ. То, что происходило в 1913–1915 годах в Мексике, по масштабам и пестроте повстанческих движений не уступало европейской Великой войне: президенты сменяли друг друга, не говоря уже о так называемых «временных президентах», а по всей стране до самых границ США продвигались бойцы двух крестьянских вождей Франсиско (Панчо) Вильи и Эмилиано Сапато. В 1916 году соратники Вильи сражались с армией генерала Джона Першинга на культовых ныне мотоциклах «Харлей-Дэвидсон» и совершали налеты на американские города. Бойцы Першинга на мотоциклах «Индиан» пытались вытеснить их с американских территорий. Войска Вильи начали партизанить на границе после того, как потерпели поражение от войск мексиканского президента Каррансы в 1915 году. О том, что Каррансу снабжает оружием правительство США, Вилье было известно, поэтому гнев повстанцев перекинулся через границу и началась американо-мексиканская война. 9 января 17 американцев, работавших в горнорудной компании, были убиты повстанцами. Через два месяца боевики Вильи пытались захватить город Коламбус. Именно поэтому к границе были отправлен экспедиционный корпус во главе с генералом Джоном Першингом. Американские войска, перешедшие границу Мексики, столкнулись с дополнительными трудностями, потому что простые люди были на стороне партизан Вильи.
