С другой стороны, активизировались социал-демократы. Коммунисты также добивались своих целей, и Германию разрывало от партийных и народных страстей. Французская оккупация окончательно накалила ситуацию, и летом 1923 года коммунисты, руководствуясь инструкциями Коминтерна, попытались поднять вооруженные восстания и захватить власть в Тюрингии, Саксонии и Гамбурге, но действовали непродуманно.
Немецкий классик Лион Фейхтвангер создает впечатляющий калейдоскоп стремительно сменяющих друг друга событий: «…Наступило лето, лето сменилось осенью, осень – зимой. За это время был убит германский министр иностранных дел (Вальтер Ратенау. – Примеч. М.С.), Бенито Муссолини стал диктатором Италии, турки наголову разбили греков, свободная Ирландия получила конституцию. Французские промышленники никак не могли договориться с немецкими, поэтому Франция грозилась в виде залога занять Рурскую область. Множество немцев успело превратиться в миллионеров, но в миллионеров-бедняков: кто владел миллионом марок, тот располагал всего-навсего ста двадцатью пятью долларами» (Л. Фейхтвангер «Успех»).
Французские войска в Руре. 1923 г.
Еще драматичнее период инфляции описывает немецкий историк и публицист Себастьян Хаффнер: «В августе доллар стоил миллион марок. Мы прочли об этом с легким замиранием сердца, как если бы речь шла о невиданном спортивном рекорде. Спустя две недели этот курс вызывал лишь усмешку, ибо доллар, подзарядившись на миллионной отметке новой энергией, увеличил темп раз в десять и быстро дошагал до ста миллионов, а затем и до миллиарда. В сентябре миллион марок уже ничего не стоил, счет шел на миллиарды. В конце октября появился триллион. Потом произошло ужасное. Рейхсбанк прекратил печатать банкноты. Купюры давно отстали от стремительно растущего доллара, не поспевали и за ростом цен – 10 миллионов? 100 миллионов? – доллар и очередное повышение цен обгоняли друг друга. И наконец не стало банкнот, которые могли бы служить средством платежа. На несколько дней вообще прекратилась всякая торговля. В беднейших районах города люди, лишенные каких бы то ни было платежных средств, пустили в ход кулаки и принялись грабить бакалейные лавки. На некоторое время в воздухе вновь остро запахло революцией. <…> Политические «союзы», как левые, так и правые, годами находившиеся в спячке, очнулись и развили бешеную деятельность. В лесах под Берлином «союзники» тренировали свои боевые отряды. Просочились слухи о «черном рейхсвере», со дня на день ожидали переворота.
Было трудно отличить возможное от невозможного. Рейнская республика и впрямь отделилась от Германии, правда, просуществовала она всего несколько дней. В Саксонии на несколько недель установилась коммунистическая власть, против которой был брошен рейхсвер. И наконец, в один прекрасный день газеты объявили о том, что гарнизон города Кюстрина двинулся в «поход на Берлин» (С. Хаффнер «История одного немца»).
В этой ситуации крайней нестабильности один из создателей Рейнской республики Ханс Адам Дортен попытался 26 августа 1923 года выступить на митинге в Менхенгладбахе, но на сепаратистов напали националисты, лояльные правительству Берлина, и Дортену пришлось притвориться американским журналистом, чтобы спастись от разгневанной толпы. В октябре 1923 года вновь была предпринята попытка создать Рейнскую республику, и Дортен опять играл ведущую роль. Вместе с Йозефом Маттесом он создал временное правительство Рейнской республики в Кобленце. После возникших разногласий в следующем месяце он провозгласил правительство южной части Рейнской области в Бад-Эмсе. Но это восстание также провалилось – из-за внушительной оппозиции и из-за прекращения поддержки со стороны французских военных властей.
После своего поражения ночью с 31 декабря 1923 на 1 января 1924 года Дортен сбежал во Францию и поселился в Ницце, на юго-востоке страны. В 1927 году он нашел работу юриста, а в 1928 году принял французское гражданство.
Судьба Дортена, одна из многих похожих судеб, показывает, что в тот момент истории еще не было по-настоящему сильных лидеров – тех акторов политического процесса, которые могли бы что-то изменить в соответствии со своими идеями и целями.
Рурский конфликт
Рурский конфликт стал кульминацией взрывоопасных отношений между Германией и Францией, точнее – между Веймарской республикой и франко-бельгийскими оккупационными войсками, которые в 1923 году вторглись в Рурский бассейн. Корни вторжения уходили в 1919 год, когда на Веймарскую республику были возложены обязательства по уплате репараций. Версальский договор закрепил эти требования, а самой активной стороной выступил французский президент Раймон Пуанкаре. Оккупация не была каким-то радикальным, стихийным явлением. Лондонский ультиматум 5 мая 1921 года установил график выплаты репараций на сумму 132 миллиарда золотых марок, в случае невыплаты была предусмотрена оккупация. И, как только возникли просрочки в поставках и платежах со стороны Германии, французские и бельгийские войска начали вторгаться на территорию Рейнской демилитаризированной зоны, оккупировали Дуйсбург и Дюссельдорф. Произошло это 8 марта 1921 года. С этого момента они могли контролировать производство угля в промышленном районе Германии, а также порты Дуйсбурга и размеры экспорта стали и угля. Тем самым президент Пуанкаре защищал промышленные интересы Франции.
В романе Лиона Фейхтвангера «Успех» это время отразилось в небольших ярких сценках и монологах из жизни его соотечественников и современников: «Стану ли я выпускать серийный автомобиль или нет, это зависит, милейший господин Прекль, не от ваших конструкций, а от французского синдиката черной металлургии. <…> Но тут есть одна тонкость, господин инженер: выпуск ваших простых, дешевых машин может осложнить отношения с американской автомобильной промышленностью. Ну а решусь ли я осложнять эти отношения, будет зависеть от того, договорятся ли рейнские и рурские промышленники с французами. А ты, любезнейший, досаждаешь мне своими хитроумными сцеплениями!»
В это время Рурский регион сотрясали забастовки: правительство рейхсканцлера Вильгельма Куно призывало народ к неповиновению, а возмущение французской агрессией достигло предела. Выплата репараций прекратилась, предприятия отказывались выполнять требования французов, левые совершали нападения на французские войска. Французы в ответ ввели систему штрафов и устраивали карательные операции, в результате которых было убито 137 человек. Они казнили 28-летнего Альберта Лео Шлагетера, члена патриотического формирования «Фрайкор», что вызвало бурю негодования. В те годы патриотическое движение настолько усиливалось, что из немецкого языка убирались французские слова. Правительство Германии в те дни поддержало рабочих, выпустив дополнительные денежные массы, что не могло не привести к инфляции.
Острота политической ситуации в областях Германии усугублялась интересом со стороны США и Англии. Англия в те годы поддерживала Германию, стремясь к альянсу с этой страной, которую считала и достаточно сильной, чтобы мстить за свои поражения, и достаточно перспективной, чтобы вести в ней свой бизнес. США же после Первой мировой войны неожиданно – в некотором смысле и для самих себя – стали сверхдержавой, способной влиять и диктовать. Неожиданным это было и для самого президента Вильсона, который рассчитывал на патриархальность, христианские ценности, честное правление, но был очень удивлен и даже смущен тем, что на него смотрит вся Европа. Критика рейнских событий со стороны США заставляла Европу принимать быстрые решения. Но спасителем Германии от непомерных репараций выступил американский генерал Дауэс. У него был план.
