12 ноября в Берлин была направлена делегация в составе Молотова, Берии и его заместителей Меркулова и Деканозова. После удачных переговоров полномочным представителем СССР в Германии был назначен Владимир Георгиевич Деканозов, который вручил Гитлеру верительные грамоты 19 декабря 1940 года, не подозревая о том, что план «Барбаросса» уже утвержден, а война с СССР назначена на 15 мая 1941 года.
В тот день Гитлер беседовал с Деканозовым 35 минут. Он спросил, прибыла ли семья посла вместе с ним, а потом поинтересовался, является ли новый представитель земляком и революционным соратником Сталина. Деканозов отвечал, что его родители – земляки Сталина, сам же он родился в Баку и не может быть соратником Сталина по возрасту: ему всего 42 года, а Сталину – 61. На это Гитлер ответил, что в таком случае Деканозов – самый молодой посол в Берлине. Следующий вопрос удивил Деканозова. Гитлер спросил, есть ли в посольстве бомбоубежище, и даже предложил услуги своего строителя. Вместе с Деканозовым присутствовал его советник – резидент внешней разведки НКВД Амаяк Кобулов, человек Берии.
В марте новый посол уже предупреждал о возможности нападения Германии на СССР: «В середине января в Варшаву прибыли части четвертой армии из Франции, которые разместились в окрестностях Варшавы и ближе к границе… Ежедневно на восток идут поезда с вооружением (орудия, снаряды, автомашины и строительные материалы)».
После этого события стремительно сменяли друг друга. 28 апреля 1941 года Гитлер в разговоре с послом рейха в СССР В. фон Шуленбургом заявил, что Сталин собирается напасть на него. До смерти перепуганному послу пришлось успокаивать фюрера и убеждать в том, что он не прав. На следующий день, вернувшись в Москву, Шуленбург, рискуя собой, начал предупреждать своих знакомых дипломатов в СССР, что война возможна и ее надо предотвратить. А 1 мая во время парада на Красной площади все увидели на трибуне Мавзолея Сталина рядом с Деканозовым. Это не соответствовало протоколу, но, видимо, разговор был серьезный, и касался он Германии. Еще через пару дней Шуленбург пригласит Деканозова к себе и скажет следующее: «Господин посол, может, этого еще не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь вам сообщить государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией…»
Дальнейшая судьба графа Вернера фон дер Шуленбурга, Иоахима фон Риббентропа и Владимира Георгиевича Деканозова оказалась одинаково трагической, хотя и на разных берегах: первый был казнен 10 ноября 1944 году в связи с причастностью к заговору против Гитлера, второго повесили 16 октября 1946 году по приговору Нюрнбергского процесса, третий был расстрелян по «делу Берии» 23 декабря 1953 года.
Пакт Молотова – Риббентропа
24 августа 1939 года был подписан Советско-германский пакт о ненападении, который более известен как пакт Молотова – Риббентропа по именам подписавших его ответственных лиц. До сих пор многие, и не только историки, спорят о том, что это было – сговор амбициозных держав или попытка хоть немного оттянуть войну, защитить себя от гитлеровской агрессии. Историк А.В. Шубин в сборнике «Партитура Второй мировой» предлагает разделить стремления И.В. Сталина на время до подписания пакта и после событий, которые за ним вскоре последовали: «…на первое Сталин согласился 19 августа (за четыре дня до подписания пакта), а на второе – уже после начала германо-польской войны, когда выяснилось, что нового Мюнхена не будет, но поляки не смогут оказать длительного сопротивления немцам. Это позволяет увидеть широкий спектр альтернатив, которые должны были брать в расчет в Кремле. Уже после пакта могло состояться германо-польское соглашение под давлением Великобритании и Франции и новый Мюнхен – уже с участием СССР. После нападения Германии на Польшу могло начаться эффективное наступление на западном фронте в момент нападения немцев на Польшу, которое оттягивает силы Гитлера на запад и спасает поляков от быстрого разгрома. Каждый из этих вариантов был выгоднее СССР, чем ситуация июля и тем более марта 1939 г., и она совершенно не исключалась пактом».
Иными словами, дело было не в документе, а в самих поступках, которые говорили об истинных намерениях. Мюнхенский сговор показал намерения, как и все дальнейшие действия рейха. Возможно ли было в то время прибегнуть к какому-то иному документу? Думается, это уже не имело практического значения, потому что любые переговоры бессмысленны, когда нападение на Польшу – уже продуманный план. Война уже в те дни многим казалась неизбежной, и дело было лишь в дате начала этой войны.
По мнению военного историка М.И. Семиряги, автора книги «Тайны сталинской дипломатии», существовало три альтернативных решения. Первое – затянуть переговоры с Германией и продолжить договариваться с Англией и Францией. Но британцы подыгрывали немцам, видя в них возможную опасность для себя, а помогать СССР или Польше они не собирались. Второе решение предполагало заключение договора с Германией с обязательным пунктом о его аннулировании в случае агрессии против третьей страны. Но такой договор изначально был бы мертворожденным, учитывая планы Гитлера. Был и третий вариант – ни с кем договоров не заключать вообще и позиционировать себя как нейтральное государство. Но и это бы не помогло.
Возможно, была альтернатива, но договориться в тот момент с англичанами и французами Советскому Союзу было невозможно: он продолжал оставаться в изоляции.
Сталин, Молотов, Шапошников и Риббентроп при подписании Советско-германского договора 23 августа 1939 г.
История не имеет сослагательного наклонения, и все-таки историки любят выстраивать цепочку предполагаемых событий. Делает это и В.М. Фалин: «СССР мог остаться нейтральным и не принять участия в разделе Польши. Это означало возвращение к стратегии «третьего периода», уход в глухую оборону в ожидании, когда столкновение «империалистических хищников» приведет к революциям. Но в первые годы войны ничего, способствующего революциям, не происходило. Поэтому альтернатива «глухой обороны» была весьма рискованной. Выбор времени удара по СССР оставался за противником. Момент начала советско-германской войны удалось бы отодвинуть на несколько лет – пока Гитлер не расправится с Францией и Великобританией. А затем СССР остался бы один на один с объединенной Гитлером фашистской Европой и Японией, опирающейся на ресурсы Китая и Индии».
Так могло быть в случае, если бы СССР демонстрировали нейтралитет. Но для Сталина и его правительства важнее было продемонстрировать усиление своих стратегических позиций перед будущим столкновением, ведь борьба шла не за Польшу, а за общий рынок и колониальную систему. Сталин понимал опасность гитлеровского нашествия, а его дипломаты до августа 1939 года всеми способами сдерживали эти милитаристские силы.
