Ким подхватила ведро и, сгибаясь от тяжести, поспешила в уже известном направлении, туда, где кипела жизнь. Снова толпа и громкие голоса, новые воины, вернувшиеся с обхода, женщины, разгуливающие по лагерю, как на увеселительной прогулке.
Пыхтя и с трудом отдуваясь, она медленно продвигалась вперед, пытаясь припомнить, где именно видела раненую вирту. Порой, казалось, что лагерь живой и меняется каждый день. Одни проходы исчезали, другие появлялись.
Вдоволь наплутавшись среди адоваров, Ким все-таки свернула в нужное ответвление и с нескрываемым облегчением опустила ведро на землю. Ее тонкие пальчики онемели и покраснели от тяжести. Она подула на них, потрясла рукой, чтобы разогнать кровь и через узкий просвет протиснулась в уже знакомый закуток.
Вирта лежала, вылизывая больную лапу, раздраженно била хвостом, пытаясь отогнать назойливых мух и ворчала.
– Привет.
Зверь настороженно прислушался, водил носом, шумно втягивая воздух и, наконец, фыркнул, показывая, что узнал вчерашнюю гостью.
– Я принесла тебе кое-что, – Ким запустила руку в ведро и выудила большой кусок обрези, – лови.
Она бросила мясо на землю, поближе к острой змеиной морде. Вирта снова милостиво приняла угощение, проглотила, не разжёвывая, и тут же потянулась за новым куском.
– Хитрая какая, – усмехнулась девушка. – Ладно, держи еще кусочек. Но только один, а меня ругать будут.
Она нашла кусок поменьше и снова бросила. На этот раз зверь поймал мясо на лету и тут же проглотил.
– Все. Больше не дам, – Ким развела руками, когда янтарные глаза с узким зрачком выжидающе уставились на нее, – завра приду.
Ким не знала, понимает ли вирта ее слова, но очень на это надеялась. Ей очень нужно было подружиться с этим зверем.
Повар снова был недоволен тем, что она так долго ходит, и пригрозил, что выпорет за нерасторопность. После этого на псарню отправился молчаливый жилистый хвелл, который подхватил сразу два до верху наполненных ведра, а Ким снова предстояло заниматься посудой.
Минуты с трудом сменяли друг друга и, казалось, что работе не будет конца. Солнце нещадно палило землю, воздух к полудню прогрелся на столько, что было тяжело дышать. Ким пыталась спрятаться в тени, но, как назло, ее гоняли по самому солнцепёку то с одним поручением, то с другим. Пить хотелось просто нестерпимо, и она была искренне благодарна девушке, которая украдкой от остальных сунула ей кружку, наполненную водой.
– Спасибо.
– Тише, – та приложила палец к губам, – повара ругаются, когда мы вам помогаем.
Ким благодарно кивнула и в несколько глотков осушила кружку. Жить стало чуточку проще и приятнее.
Кое-как она дотянула до вечера, а когда солнце едва поцеловало горизонт, за ней пришла Орлада и забрала несмотря на то, что остальные хвеллы продолжали работать. Она проводила ее до адовара кхассера, убедилась, что невольница зашла внутрь и никуда не денется, и только после этого удалилась, так ни слова и не сказав.
Время шло, а Хасс все не появлялся. Ким посидела на сундуке, потом послонялась по шатру, стащила со стола старую лепешку, позволила себе налить немного воды из кувшина. Было скучно, а спать не хотелось.
Теперь, когда дневная жала схлынула, и откуда-то налетел свежий легкий ветер, сидеть в душном помещении казалось кощунственным. Хотелось на свободу, под открытое багровое небо, расчерченное чернильными разводами подступающей ночи.
Ким подошла к выходу и, аккуратно отогнув полог, выглянула наружу. Суета, которая бурлила в лагере днем, исчезла. Никто никуда не спешил, не гремело оружие, даже шумные вирты притихли и лишь изредка недовольно всхрапывали, отгоняя вечерних комаров.
Чтобы избежать ненужного соблазна, Ким вернулась обратно на свой сундук, забралась на него и натянула на плечи мягкую шкуру. Она вертелась, крутилась, тяжело вздыхала и никак не могла удобно улечься. Ей было то жестко, то жарко, то прохладно, то тесно, а взгляд сам постоянно обращался к неплотно прикрытому пологу, сквозь который было видно кусочек улицы.
Южная ночь обрушилась внезапно, погасив все яркие краски. Зажглись десятки факелов, и их неровный свет обликами плясал на стенах шатров. Причудливые тени скользили от края до края, заставляя тревожно всматриваться, прислушиваться к тому, что происходило на улице.
А потом снова заиграла музыка.
Слушая уже знакомые мотивы, рваный бой барабанов, трели каких-то неведомых инструментов, Ким окончательно смирилась с тем, что не сможет заснуть.
Ей хотелось увидеть, что там происходит, чем занимаются андериты с наступлением ночи. На секундочку, хоть краем глаза…
Эта мысль все больше и больше ее захватывала, подталкивая к необдуманному поступку. Ким пыталась напомнить себе, чем закончилась ее прошлая вылазка из безопасного укрытия, но любопытство все-таки победило.
Понимая, что ее ждут неприятности, если Хасс узнает о самоуправстве, она тихо выскользнула из шатра. Ее никто не увидел, никто не окрикнул, не остановил. Перебегая от шатра к шатру и стараясь держаться тех мест, где темнота гуще, она продвигалась к сердцу лагеря. Все ближе и ближе, пока наконец в просвет не показались костры и танцующие на их фоне темные силуэты людей.
Бой барабанов смешивался с протяжными, хриплыми звуками короткого рога. Это нельзя было назвать музыкой, скорее ритм дикий, древний, попадающий в унисон с биением сердца, тягучей патокой расползающийся по венам.
Вместо того чтобы спрятаться, Ким словно зачарованная шла вперед. Ноги сами несли ее туда, а внутреннее нетерпение разгоралось все больше и больше. Она хотела это увидеть! В долине Изгнанников не было танцев при кострах. Там был монастырь Россы, строгие наставницы и студеная общая столовая, где было принято есть в тишине и спокойствии. А здесь…здесь все иначе.
Притаившись под навесом, она смотрела, как в центре большого круга танцуют девушки. Они были босыми. Их бедра были прикрыты клочками струящейся полупрозрачной ткани, длинные волосы разметались по плечам. Их лица покрывал причудливый рисунок из белых и красных линий, он же спускался по шее на обнаженную грудь. На узких талиях загадочно поблескивали золотые цепочки, и маленькие камушки, причудливо вплетенные в них, полыхали, ловя отблески костров.
Они танцевали, прикрыв глаза, отдавшись ритму, следуя за ним. Их движения были неторопливы, откровенны, наполнены древней силой и призывом.
Ким повторяла себе, что здесь ей не место, что надо уходить, но продолжала стоять, наблюдая за тем, как к девушкам присоединились молодые воины. Ритм барабанов изменился, стал резче, отрывистей. Следом за ним учащалось сердцебиение.
Этот танец смущал, заставлял стыдливо отводить взгляд, и будил внутри что-то странное, от чего учащалось дыхание и кололо кончики пальцев.
И тут среди главных воинов и кхассеров, сидящих полукругом, она увидела Хасса. Узнала его несмотря ритуальные рисунки, сплошным ковром, покрывающим его кожу.
