Сделав круг над лагерем, кхассер опустился прямо перед своим адоваром. Не дав Ким даже шага ступить, он подхватил ее под руку и потащил внутрь.
– Лисса! – воскликнула она, увидев вирту, лежащую возле входа в шатер и тщательно зализывающую рану на боку. Та дернулась навстречу, но веревка, накинутая на шею, не пустила.
– Стоять, – Хасс грубо дернул ее к себе, не позволяя отойти и на шаг.
– Мне надо…
– Тебе надо заткнуться, – затащил ее в шатер и вытолкнул на середину, – сидишь здесь. И только попробуй нос высунуть на улицу – я лично тебя на цепь посажу! Поняла?
Ким не могла выдавить из себя и слова. Тогда кхассер в два шага оказался рядом, ухватил за подбородок, вынуждая запрокинуть голову и ледяным голосом процедил:
– Ты. Меня. Поняла?
Она еле заметно кивнула.
– Не слышу! – глаза затягивало тьмой. Весь он был как натянутая струна, готовая сорваться в любой момент.
– Да, – выдохнула, через силу, – поняла.
Он молча оттолкнул ее и вышел из шатра.
Ноги совсем не держали. Тихо всхлипнув, Ким опустилась на пол. Обхватила себя руками и заревела.
***
Хасс шел туда, где держали рабов. Звериная суть рвалась на волю, с каждым все сильнее испытывая его на прочность. Хотелось громить все вокруг. Шатры, коновязи, случайно попавших под руку людей.
Лану он нашел вместе с остальными хвеллами – они стаскивали останки валленов в одну большую кучу, чтобы потом сжечь.
– Ты! – прогремел он, – подошла. Живо!
Бывшая рысса испуганно вздрогнула и выронила из рук поломанную паучью лапу. Все остальные – и рабы, и воины, и свободные жители лагеря притихли.
– Да, мой кхассер? – она встала перед ним, покорно опустив голову.
Ее страх и вина были так ощутимы, что он Хасс едва не сорвался. Ему бы потребовалась всего доля секунды, чтобы свернуть ее тонкую шею…
– Ты отправила Ким в ущелье?
Она отчаянно замотала головой:
– Нет! Я бы не посмела…
Он не дал ей договорить, схватил за волосы, вынуждая смотреть в глаза и накрыл взглядом зверя. Не сдерживаясь, ломая преграды, вытаскивая воспоминания, которые она хотела утаить: и то, как напала на Ким, и то как ей помог Сомат, который уже однажды побывал у позорного столба и затаил злобу на пленницу кхассера.
Лана закричала от боли, попыталась вырваться, но против Хасса она была как мотылек против паука. Изо рта хлынула кровь, мышцы жгло раскаленным железом.
– Прости, – зарыдала она в голос, когда железные тиски разжались, – я случайно…Так вышло…Я просто хотела ее проучить.
– Провал закрыли? – отрывисто спросил он.
– Почти. Осталось совсем немного, – заискивающе произнес один из воинов. Находится рядом с взбешенным кхассером – испытание не для слабонервных, – Люди стараются. Уверен, закроем к вечеру…
– Мне плевать!
Кивком указал на рыдающую Лару, отдавая молчаливый приказ.
– Прошу, не надо! – завопила она, когда двое подхватили ее под руки и потащили туда, где еще зияло нутро разлома, – Хасс! Умоляю.
Сегодня он был глух к чужим мольбам. Сегодня ему хотелось крови. Много и разной. Хотелось залить ей весь лагерь. К сожалению, до Сомата уже не добраться, это сделал один из валленов.
– Ну-ка идем! – Килай подхватил его под локоть и рывком потащил за собой.
– Руки!
– Хасс, очнись! Посмотри по сторонам.
Люди испуганно жались к шатрам, боясь попасться ему на глаза. Бравые воины были бледнее чем обычно и напряженно сжимали в руках рукояти оружия, готовые принять любой его приказ…
И тишина, которую нарушал только стремительно удаляющиеся стенания Лары.
– Идем! – процедил сквозь зубы. Скинул со своего локтя руку друга и первым направился к главному шатру.
– Тебе надо к лекарю.
– В бездну лекаря! – Хасс схватил со стола бутылку, зубами выдрал пробку и сделал несколько больших глотков.
Вино не приносило облегчения, только жгло горло и льдом падало в желудок.
– Что произошло?!
– Я убил, – просипел Хасс, – норкинта. В ущелье к западу от лагеря…Задрал его, как овцу. Не мог остановиться.
Его трясло. Он откинул бутылку в сторону, и она разлетелась на сотни осколков, ударившись о край сундука. Уперся руками в стол, опустил голову и стиснув зубы, пытался справиться с ураганом, бушующим внутри. Ни черта не выходило.
– Кто это был? – тихо спросил Килай.
– Самец взрослый. Черный, как Аксель.
– Как это произошло?
– Я обнаружил, что Ким нет в лагере. И отправился на ее поиски. Потом услышал, как она кричит, увидел, что норкинт охотится на нее, и все…Затмение. Уже не думал, что я делаю и кто передо мной. Любого бы порвал…
– Хасс тебе пора придти в себя, – мрачно сказал Килай, – ты с ума сошел с этой пленницей! Потерял контроль. Сначала Брейра отделал так, что он до сих пор в себя придти не может и неизвестно когда сможет подняться в небо. Теперь убил священного зверя.
Хасс с досадой скрипнул зубами и отвернулся.
Килай прав. Во всем. Он действительно сходит с ума. Теряет не только контроль, но и здравый смысл, стоит только о ней подумать
Это злило его, раздражало, мешало нормально дышать
Просто рабыня, цена которой – три медяка, если бы не важные сведения, скрытые у нее в голове. Только Хасс не обманывал себя, дело не в информации. Меньше всего он думал о ней в том ущелье, когда сцепился с нормкинтой. И не о благосостоянии Андракиса были его мысли, а только о Ким, которая находилась в опасности. Только о ней.
Не слишком ли много ее стало в жизни кхассера?
Он знал ответ. Много. Непростительно много и эта одержимость уже застила глаза.
– Ты прав, – выдохнул он, когда молчание затянулось неприлично на долго, – во всем прав. Я дурею рядом с этой девкой.
– Хорошо, что хоть признаешь это.
Ничего хорошего. Признание не принесло никакого успокоение душе кхассера, скорее наоборот разворотило все внутри, выжгло. Ким делала его слабым, а слабость – это именно то, чего он ненавидел больше всего на свете.
Он достал вторую бутылку взамен разбитой, так же варварски открыл ее, выдрав пробку зубами, и снова сделала несколько глотков.
Проклятая отрава. И это не про содержимое бутылки.
– За убийство зверя тебе придется заплатить дань в казну. Весь аракит, что добыл в этом году, золото, несколько лет службы без права отказаться.
– Заплачу. Отслужу.
Сейчас его не волновали ни камни, ради которых приходилось терпеть столько лишений, ни тем более золото. Все это не имело никакого значения.
