– Разговаривать – это очень важно, – иронично заметил Стас. – Но мне кажется, для совместной жизни необходимо кое-что другое. Расскажи мне лучше о службе. А то я начальству честь не отдам, с меня погоны снимут.
– Ты как-то странно стал выражаться, – заметил Трубецкой, глядя на Стаса, как на больного. – Как будто ты это не ты.
Зришь в корень, подумал Стас. Не я это, и к тебе у меня никакого уважения нет. Не то, что к твоей жене. Он вспомнил женственный облик Катрин и понял, что эта её мягкость и обворожительность в ней благодаря тому, что она наполовину француженка.
Надо бы уберечь Катрин от ссылки, решил Стас. Нечего ей там делать. Она создана для любви, роскоши и балов. Не было бы Алисы, сам бы в неё влюбился. – Ты хоть постарайся, пока ты болен, держаться скромнее.
– Может, напомнишь мне в каком я звании?
– Поручик лейб-гвардии Гренадёрского полка.
– Всего-то поручик, – обиженно протянул Стас. – А я думал, что герой.
– Ты герой и есть. Нет ни одной скандальной истории, в которой бы ты не оказался замешан. А твой сарказм с начальством доведёт тебя до беды. Странно, что после твоей шутки, тебя, вообще, не разжаловали в солдаты. Только благодаря, наверно, твоим прежним заслугам.
– Это каким?
– Знаешь, мне кажется, ты притворяешься. Не может быть, чтобы ты ничего не помнил.
– Ну вот, к сожалению, – Стас чувствовал себя полным идиотом.
– В войне с Наполеоном тебя наградили орденом Святой Анны третьей степени, что меня вовсе не удивляет. Твоя храбрость иногда граничит с безответственностью и задиристостью. Ладно, мне нужно идти. У нас сегодня званый вечер.
Трубецкой поднялся. Сапоги поскрипывали, когда он уверенно шагал к двери.
Стасу захотелось его позлить.
– Серж, – окликнул он его.
– Что?
– А сколько мне лет?
– Тебе уже тридцать один. Пора и о семье подумать.
Стас откинул голову на подушку и попытался расслабиться. Как тяжело общаться с Трубецким. И что только нашла в нём Катрин? Хотя, может, именно за эту твёрдость и трезвый ум, общество декабристов избрало его диктатором. А он …. Внезапно Стас вспомнил: Трубецкой оказался предателем. В день восстания спрятался. И, возможно, это повлияло на исход. Конечно, это было не единственным фактором, но достаточно важным. Вот откуда взялась эта неприязнь к князю. Стас всегда подсознательно чувствовал предательство и переставал общаться с такими людьми, а по возможности, если это было в бизнесе, наказывал. Ну нет, он сделает всё, чтобы Трубецкого не избрали диктатором. Придётся вступить в общество декабристов. Стоп! Остановил он себя. Он сюда за Алисой приехал. Милая, как же мне найти тебя? Вдвоём мы бы что-нибудь придумали.
Стук каблучков и лёгкие шажки заставили его сердце забиться сильнее. Катрин вошла в комнату.
– Серж сказал, ты не спишь. Хотела пожелать тебе спокойной ночи, – мягкие губы коснулись Катрин его лба сестринским поцелуем, хотя в глазах светилось озорство. Скорее всего, она только что танцевала, подумалось ему.
– Спасибо, что навестила, – Стас рассматривал её.
В бальном платье, позволяющем видеть её округлые плечи и высокую грудь, княгиня была прекрасна. На шее ожерелье из жемчужин. Волосы зачёсаны назад и высоко собраны. Оставшиеся два локона, словно змейки, защищают нежную шейку. Жемчуг от пламени свечей кажется розовым.
– Как я могла не прийти?! Ведь мы же друзья, Николенька.
Стас приподнялся и поймал её руку.
– Катрин, ответь на один вопрос. Ты так добра ко мне. Между нами что-нибудь было?
Катрин потупилась, но не отняла руку. Опустилась на краешек кровати. Её грудь взволнованно вздымалась.
– Зачем тебе это? Ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу. Я всегда тебя пойму и буду на твоей стороне.
Стас поцеловал ей руку, и она в волнении отняла её.
– Если ты хочешь знать, изволь. Это было давно. Я была влюблена в тебя и даже написала тебе письмо. Но это всё были детские шалости. Хотя я сильно переживала, когда ты признался, что тебе нравится Элен.
– Элен? А что с ней?
Лицо Катрин мгновенно изменилось.
– Николенька, ты ещё не здоров. Я молю Бога, чтобы память к тебе вернулась.
– Так что с Элен?
– Элен умерла от пневмонии, Ты очень переживал, и я дала себе зарок, что стану тебе самым лучшим другом. Мне казалось, что Элен умерла от моей зависти.
– Катрин, ну что ты такое говоришь?! У каждого своя судьба.
– Нет, я ей очень завидовала. А зависть большой грех. Родители увезли меня на юг, и я долго там пробыла. А когда вернулась, поняла, что смогу остаться твоим другом. Я много молилась, и Бог вознаградил меня. У меня лучший на свете муж. И я счастлива.
Катрин позвали, и она убежала, избежав неловкости момента.
Глава 13
Княгиня Трубецкая мерила шагами библиотеку в особняке Лавалей. Здесь, среди тысяч книг, выстроившихся в ряды, Катрин особенно хорошо думалось. Молодая женщина задержалась у полки с редчайшими произведениями философов Древней Греции и бережно пробежала пальцем по корешкам, словно собиралась испросить мудрости у всех, кого почитали до сих пор. Задумалась, сделала несколько шагов и оказалась рядом с книгами о величайших полководцах.
Княгиня вспомнила свой разговор с Сержем о князе Барклае де Толли с его гениальным планом, отвести Наполеона вглубь российских земель. Позже Барклая сменил Кутузов. Когда Серж рассказывал о нём, его глаза сверкали. «Недооценили его, Каташа, − с болью говорил он. А кого сейчас ценят? Тех, кто ближе всего к царю, а не того, кто грудь свою подставляет под пули и ядра. Это нас ещё награждают, а кто помнит солдата Васю, у которого остались жена да детишки? Несправедлив наш государь, милая. Надо что-то делать с этим».
− Дорогой, неужели ты … − Катрин почувствовала, как её охватила слабость, она взяла за руку мужа. − Серж, прошу, не нужно тебе… − она не договорила. Хотелось сказать, как она любит его, но слова не шли. Сергей уже там и с этим ничего не поделать. Его любовь к Родине и простым людям перевесила чашу их личных отношений. Ей остаётся только принять это и быть полезной.
− Милая Каташа, − Сергей смотрел на ярко горевший огонь в камине. – Слишком поздно что-то менять. Ты прости меня, мне не нужно было, а теперь уж поздно. Мы все там вместе.
Катрин тоже посмотрела на огонь. «Но ведь у нас всё так хорошо, зачем нам что-то менять?» – подумала она, но не сказала вслух, боясь, что муж осудит её или, что ещё хуже, сочтёт неразумной и перестанет делиться мыслями.
Со времени того разговора прошло уже больше трёх недель, в течение которых она не переставала беспокоиться об их будущем. И вот на балу об этом же заговорила Мари. Катрин не ожидала этого от подруги. Та всегда была занята детьми и в дела мужа не вмешивалась.
