Ему не пришлось раскрывать объятия. Она уже была в его руках, зарываясь в его тепло, губами искала его губы. Знакомый вкус, знакомые запахи. Их тела были созданы друг для друга. Она дрожала и от холода, и от возбуждения. Он крепко обнял ее и, не прерывая поцелуев, укрывал своим телом от ветра, пока они шли к дому. Они принесли с собой много снега, который лег на пол, когда Виктор скинул с себя куртку.
Они так и не добрались до спальни.
Прямо там, в коридоре, она стала судорожно расстегивать пуговицы его рубашки, вытаскивать ее из брюк. Его кожа казалась обжигающе горячей под онемевшими от холода пальцами. Она сняла с него рубашку, наслаждаясь его теплом, страстно желая прикоснуться к нему всем своим телом. К тому моменту, как они оказались в гостиной, ее блузка и брюки были расстегнуты. Она с радостью впустила его в свое тело. В свою жизнь.
Огоньки на елке мерцали разноцветными звездами. Маура лежала на полу, чувствуя на себе тяжесть его тела. Она закрыла глаза, но все равно различала сияние пестрых огней. Их тела раскачивались в унисон, исполняя хорошо знакомый им обоим танец без неуклюжести и неуверенности, которые свойственны новоиспеченным любовникам. Она знала его прикосновения, его движения, и, когда блаженство достигло пика, она закричала, не испытывая ни малейшего смущения. Три года разлуки были сметены одним порывом страсти, и потом, когда все было кончено, она просто нежилась в его объятиях, уютных, как старое одеяло.
Когда она снова открыла глаза, Виктор смотрел на нее.
— Ты самый лучший подарок, который я когда-либо находил под елкой, — сказал он.
Она посмотрела на искрящуюся нитку мишуры, свисающую с ветки над головой.
— Такой я себя и чувствую. Раскрытый подарок.
— Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое.
— Зависит от того, что будет дальше.
— А что должно произойти?
Она вздохнула.
— Не знаю.
— А чего ты хочешь?
— Я не хочу вновь испытать боль.
— Ты боишься, что я причиню тебе боль?
Она взглянула на него.
— Так бывало раньше.
— Мы причиняли друг другу боль, Маура. Так или иначе. Люди, которые любят друг друга, всегда это делают, пусть даже и неосознанно.
— У тебя был роман. А чем я тебя обидела?
— Слушай, этот разговор ни к чему не приведет.
— Я хочу знать, — сказала она. — Чем я обидела тебя?
Он перевернулся на спину и лег рядом, не касаясь ее и уставившись в потолок.
— Помнишь тот день, когда я должен был лететь в Абиджан?
— Помню, — сказала она, будто заново переживая горечь того дня.
— Признаю, это было тяжелое для тебя время, но я должен был ехать. Только я мог спасти переговоры. Я должен был находиться там.
— На следующий день после похорон моего отца? — Она посмотрела на него. — Ты был нужен мне. Мне было необходимо, чтобы ты остался дома, со мной.
— Но «Одна Земля» тоже требовала моего присутствия. Мы рисковали потерять весь груз с медикаментами. Дело не могло ждать.
— Что ж, я смирилась, разве не так?
— Точно сказано. Смирилась. Но я-то знал, что ты вне себя от ярости.
— Потому что так было всегда. Юбилеи, похороны — ничто не могло удержать тебя дома. Я всегда была на втором плане.
— Из-за этого все и произошло. Мне пришлось выбирать между тобой и «Одной Землей». А я не хотел выбирать. Я не думал, что должен это делать. И платить такую цену.
— Ты не можешь спасти мир в одиночку.
— Но я могу принести много пользы. Раньше ты тоже в это верила.
— Со временем все перегорает. Ты тратишь годы, переживая за тех людей, которые умирают в других странах. А однажды утром просыпаешься, и тебе вдруг хочется, хотя бы для разнообразия, сосредоточиться на собственной жизни. На том, чтобы завести своих детей. Но у тебя и на это времени не было. — Она глубоко вздохнула, чтобы не расплакаться при мысли о детях, которых у нее теперь скорее всего уже не будет. Вспомнила она и о Джейн Риццоли, беременность которой вновь всколыхнула ее боль бездетности. — Я устала быть женой святого. Мне хотелось иметь мужа.
Прошло мгновение, и рождественские огоньки превратились в расплывчатое разноцветное пятно.
Виктор взял ее за руку.
— Думаю, я во всем виноват, — сказал он.
Она сморгнула слезы, и огоньки опять сфокусировались в ровную гирлянду.
— Мы оба виноваты.
Он крепко держал ее руку в своей, как будто боялся отпустить, как будто больше не будет возможности прикоснуться к ней.
— Мы можем говорить сколько угодно, — сказала она. — Но от этого ничего не изменится.
— Мы знаем, в чем ошибались.
— Но это не значит, что на этот раз все будет по-другому.
— Никто нас не заставляет что-то делать, Маура, — тихо сказал Виктор, — мы можем просто быть вместе. Разве этого мало?
Просто быть вместе. Как хорошо сказано. Она лежала рядом с ним, касаясь его руки и думала: «Да, я смогу. Смогу просто спать с тобой и не обижаться на тебя. Секс без любви — мужчины постоянно им занимаются. Так чем же я хуже?»
«И может, на этот раз, — злорадно прошептал внутренний голос, — страдать придется ему».
12
Дорога до Хианниспорта должна была занять не более двух часов — на юг по автостраде номер три, а потом по автостраде номер шесть на Кейп Код, — но из-за Риццоли, которой каждые полчаса не терпелось в туалет, пришлось несколько раз остановиться, так что к мосту Сагамор они добрались лишь к трем пополудни. Сразу за мостом начинался настоящий туристический рай. Дорога вела через маленькие городки, похожие на прекрасные жемчужины, нанизанные на нитку морского побережья. Риццоли уже доводилось бывать в Хианниспорте, но исключительно в летнее время, когда дороги были забиты автомобилями, а придорожные кафе переполнены отдыхающими в теннисках и шортах. И вот впервые она оказалась здесь в холодный зимний день, когда половина ресторанов были закрыты глухими ставнями, и только редкие смельчаки в наглухо застегнутых пальто бродили по набережным, сопротивляясь ветру.
Фрост свернул на Оушн-стрит и в изумлении пробормотал:
— Боже! Ты только посмотри на размеры этих домов.
— Хочешь переехать сюда? — спросила Риццоли.
— Может быть, когда заработаю свои первые десять миллионов.
— Тогда скажи Элис, чтобы начинала тратить первый миллион, потому что остальных тебе с такой зарплатой вовек не заработать.
Следуя письменным указаниям, они въехали в ворота с гранитными колоннами и спустились по широкой аллее к красивому дому на побережье. Риццоли вышла из машины и, несмотря на то, что дрожала от холода, остановилась полюбоваться седой от соли галькой и кирпичным домом с тремя башенками на крыше, фасад которого был обращен к морю.
