Он улыбнулся в ответ.
— Бог дал вам блестящий ум, и, разумеется, вы должны применять его по назначению. Задавать свои собственные вопросы и находить на них собственные ответы.
— Я уверена, что и вы задаете такие вопросы.
— Каждый день.
— И все-таки верите в божественный промысел. Неужели ваша вера никогда не колеблется?
Последовала пауза.
— Только не моя вера, нет. Меня вера еще никогда не подводила.
Маура уловила нотку неуверенности и посмотрела на него.
— Тогда в чем же вы сомневаетесь?
Его взгляд, казалось, проник прямо в ее мысли и смог прочитать именно те, которые она старательно прятала от него.
— В своей силе, — тихо произнес он. — Иногда я сомневаюсь в собственной силе.
Выйдя на улицу, Маура с наслаждением вдохнула холодный воздух. Небо было ясным, звезды мерцали холодным блеском. Она забралась в машину и немного посидела, прогревая двигатель и пытаясь понять, что же произошло между ней и отцом Брофи. Собственно, ничего, но она чувствовала себя виноватой, как будто действительно что-то произошло. Виноватой и одновременно веселой.
Она ехала домой по улицам, сверкающим ледяной полировкой, и думала об отце Брофи и Викторе. Уезжая из дома, она чувствовала себя разбитой; теперь же чувствовала себя как натянутая струна. Никогда еще за последние месяцы она не ощущала себя такой живой и энергичной.
Она заехала в гараж и прошла в дом, на ходу снимая пальто. Она уже расстегивала блузку, когда подходила к спальне. Виктор храпел во сне, не догадываясь о том, что она стоит возле него, снимая с себя одежду. В последние несколько дней он чаще бывал у нее, нежели в своем номере в отеле, и сейчас уже казался завсегдатаем ее постели. Ее жизни. Дрожа от холода, она юркнула под одеяло и ощутила благостное тепло. Прикосновение ее прохладной кожи разбудило Виктора.
Несколько объятий, несколько поцелуев, и он окончательно проснулся и возбудился.
Она с радостью приняла его в себя, подгоняя и провоцируя, и, хотя он был сверху, она не чувствовала себя покоренной или подчиненной. Она получала удовольствие, так же как и он, с тихим криком победителя взявший свое. Но, когда она закрыла глаза и ощутила, как внутри разлилась волна наслаждения, в сознании всплыло не только лицо Виктора, но и отца Брофи. Образ был нечетким и порхающим, так что она уже и не знала, чье это лицо.
Оба сразу. И ни одного.
17
Зимой ясные дни холодней пасмурных. Маура проснулась от солнечного света, который искрился на белом снегу, и обрадовалась голубому небу. Правда, ветер был таким свирепым, что рододендрон под ее окном сгорбился, как старичок, свернув поникшие от мороза листья.
Она пила кофе по дороге на работу и щурилась от яркого солнца. Больше всего ей хотелось развернуться и поехать домой. Забраться с Виктором в постель и не вылезать оттуда целый день, ощущая его тепло под одеялом. Прошлой ночью они распевали рождественские песенки — он густым баритоном, а она, пытаясь попасть в такт своим плохо поставленным альтом. Дуэт был ужасным, и они больше смеялись, чем пели.
Вот и сейчас она пела невпопад, проезжая по улицам, украшенным гирляндами, мимо витрин магазинов с манекенами в сверкающих праздничных платьях. Вдруг обнаружилось, что все в этом городе напоминает о Рождестве. Гирлянды и венки висели уже несколько недель, только она их не замечала. Когда же в последний раз город казался ей таким нарядным? Когда солнце сияло так ярко?
Она вошла в здание Бюро судебно-медицинской экспертизы на Элбани-стрит. В холле был вывешен огромный плакат «МИР НА ЗЕМЛЕ».
Луиза взглянула на нее и улыбнулась.
— Вы сегодня выглядите такой счастливой.
— Просто радуюсь солнцу.
— Радуйтесь, пока оно светит. Я слышала, завтра ночью опять ожидается снегопад.
— Ничего не имею против снега на Рождество. — Маура взяла несколько шоколадных сердечек из вазочки на столе Луизы. — Что у нас на сегодня?
— Ночью никого не привозили. Похоже, никому не хочется умирать под Рождество. Доктор Бристол должен быть в суде в десять, а сразу после этого он хотел бы пойти домой, если вы подмените его.
— Если все будет тихо, думаю, я и сама уйду пораньше.
Луиза удивленно подняла брови.
— Надеюсь, развлекаться?
— Еще как, — рассмеялась Маура. — Я собираюсь пройтись по магазинам.
Она зашла в свой кабинет, где даже высокая стопка лабораторных отчетов и диктофонных записей, которые следовало пересмотреть, не смогла испортить ей настроение. За столом она радостно лакомилась шоколадом, намереваясь поработать и во время обеденного перерыва, чтобы к трем освободиться и отправиться прямиком в «Сакс».
Визит Габриэля Дина совершенно не входил в ее планы. Когда в половине третьего он вошел в ее кабинет, она и представить себе не могла, что распорядок ее дня в корне изменится. Как всегда, он был сдержан и невозмутим, и она в очередной раз удивилась тому, как вообще мог случиться роман между темпераментной Риццоли и этим холодным загадочным человеком.
— Сегодня я возвращаюсь в Вашингтон, — сказал он, поставив на пол свой портфель. — Прежде чем я уеду, мне бы хотелось услышать ваше мнение по одному вопросу.
— Да, конечно.
— Первое: могу я взглянуть на останки Джейн Доу?
— Все отражено в моем отчете.
— Тем не менее мне бы хотелось посмотреть самому.
Маура встала из-за стола.
— Должна вас предупредить, — сказала она, — зрелище будет тяжелым.
Холод мог лишь замедлить, но не остановить процесс разложения. Когда Маура расстегнула белый пластиковый мешок, ей на мгновение стало дурно от сильного запаха. Она заранее предупредила Дина о том, как выглядит труп, и он даже не поморщился, увидев сырое мясо на месте лица.
— Его просто содрали, — прокомментировала Маура. — Кожу надрезали вдоль линии роста волос на темени, а потом содрали рывком вниз. Под подбородком был еще один надрез, вспомогательный. В общем, лицо было сорвано, как маска.
— И он взял кожу с собой?
— И не только ее. — Маура расстегнула молнию на мешке до упора, и оттуда вырвался запах такой силы, что она пожалела о том, что не надела маску. Но Дин просил только о поверхностном осмотре, поэтому они надели только перчатки.
— Руки, — заметил он.
— Обе кисти были удалены, так же как и ступни на обеих ногах. Поначалу мы решили, что имеем дело с коллекционером, который собирает части тела в качестве трофеев. Другая версия состояла в том, что он пытался затруднить опознание. Ни отпечатков пальцев, ни лица. Это было бы вполне логично.
— Но при чем здесь ступни?
