Дверь как раз открылась, и в комнату вошла женщина — спина прямая, плечи расправлены, подбородок горделиво вскинут. Ее взгляд выделил из толпы Мауру и на мгновение остановился на ней. Но стоило Мауре подумать: «Это она», как женщина отвернулась и с улыбкой раскрыла объятия, в которые устремился ребенок.
Маура смутилась, не зная, сесть ли ей или продолжать стоять. Дверь снова открылась, и надзирательница, с которой она говорила ранее, за руку ввела в помещение женщину. Она не шла, а едва волочила ноги по полу; ссутулившись, она все время смотрела под ноги, как будто что-то искала на полу. Надзирательница подвела ее к столу Мауры и, выдвинув стул, усадила.
— Вот, Амальтея. Эта дама пришла к тебе на свидание. Почему бы тебе не поболтать с ней, а?
Амальтея по-прежнему не поднимала головы, уставившись на поверхность стола. Спутанные пряди волос сальным занавесом спадали ей на лицо. Густо испещренные сединой, они явно когда-то были черными. «Как у меня, — подумала Маура. — Как у Анны».
Надзирательница пожала плечами и посмотрела на Мауру.
— Ну, я оставлю вас? Когда закончите, махните мне рукой, и я уведу ее.
Когда надзирательница отошла, Амальтея даже не поглядела ей вслед. Она как будто и не замечала женщину, сидевшую прямо перед ней за столом. Она пребывала в каком-то странном оцепенении, спрятавшись за вуалью грязных волос. Арестантская роба свисала с ее плеч, и казалось, что тело под одеждой усохло. Рука, лежавшая на столе, сотрясалась в бесконечной дрожи.
— Здравствуйте, Амальтея, — произнесла Маура. — Вы знаете, кто я?
Ответа не последовало.
— Меня зовут Маура Айлз. Я… — Маура судорожно сглотнула. — Я очень долго искала вас. — «Всю жизнь».
Женщина дернула головой. Но не в ответ на слова Мауры, это был непроизвольный тик. Импульс, пронесшийся по нервным окончаниям и мышцам.
— Амальтея, я ваша дочь.
Маура замерла в ожидании реакции. Она дрожала от нетерпения. Ей казалось, что они одни в этой комнате, она уже не замечала ни какофонии детских голосов, ни грохота автомата, ни скрипа стульев. Центром ее вселенной стала эта измученная, разбитая женщина.
— Вы можете посмотреть на меня? Пожалуйста, посмотрите на меня.
Наконец голова медленно поднялась — рывками, как у заводной куклы с ржавым механизмом. Нечесаные волосы упали с лица, и взгляд ее глаз остановился на Мауре. Непостижимые глаза. Маура не видела в них ничего, в них не было осознанности. Не было души. Губы Амальтеи дрогнули, но беззвучно. Очередная судорога, непреднамеренная, бессмысленная.
Мимо проковылял маленький мальчик, от которого пахнуло мокрым памперсом. За соседним столом помойного вида блондинка в арестантской робе, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала, а сидевший напротив мужчина безучастно наблюдал за ней. В комнате свиданий разыгрывались десятки семейных драм; Маура была всего лишь одним из действующих лиц.
— К вам приезжала моя сестра Анна, — сказала Маура. — Она похожа на меня. Вы ее помните?
У Амальтеи задвигались челюсти, словно она пережевывала пищу. Воображаемую пищу, вкус которой могла оценить только она.
«Нет, конечно, она не помнит, — подумала Маура, в раздражении разглядывая безучастное лицо Амальтеи. — Она вообще не соображает, кто я и зачем я здесь. Я кричу в пустоту, а в ответ слышу лишь эхо».
Решив добиться хоть какой-то реакции, Маура произнесла с нарочитой жестокостью:
— Анна мертва. Ваша вторая дочь погибла. Вы знаете об этом?
Никакого ответа.
«Какого черта я настаиваю? У нее явно не все дома. Глаза совершенно пустые».
— Хорошо, — сказала Маура. — Я приду в другой раз. Может, тогда вы поговорите со мной. — Вздохнув, Маура поднялась из-за стола и стала искать глазами надзирательницу. Та была в другом конце комнаты.
Маура подняла руку, чтобы махнуть ей, когда вдруг услышала голос. Вернее, еле слышный шепот:
— Уходи.
Маура потрясенно уставилась на Амальтею, которая сидела все в той же позе и с отсутствующим взглядом шамкала губами. Маура медленно опустилась на стул.
— Что вы сказали?
Амальтея подняла на нее взгляд. И на мгновение в нем появились признаки сознания. Проблеск разума.
— Уходи. Пока он тебя не увидел.
Маура оцепенела. Мурашки пробежали у нее по спине, и волоски на затылке встали дыбом.
За соседним столом по-прежнему плакала блондинка. Мужчина, навещавший ее, встал из-за стола и сказал:
— Мне очень жаль, но ты должна смириться с этим. Ничего не поделаешь. — Он развернулся и пошел прочь, возвращаясь в свою жизнь на воле, где женщины носят красивые блузки, а не синие арестантские рубахи. Где запертые двери можно открыть поворотом ключа.
— Кто? — тихо спросила Маура.
Амальтея не ответила.
— Кто меня увидит, Амальтея? — настаивала Маура. — Что вы хотите этим сказать?
Но взгляд Амальтеи снова затуманился. Короткая вспышка сознания погасла, и Маура вновь смотрела в пустоту.
— Ну что, свидание окончено? — прозвучал бодрый голос надзирательницы.
— Она всегда такая? — спросила Маура, наблюдая за тем, как шевелятся губы Амальтеи, беззвучно произнося какие-то слова.
— Очень часто. Бывает то лучше, то хуже.
— Она практически не говорила со мной.
— Когда привыкнет к вам, заговорит. Она очень замкнутая, но иногда выходит из этого состояния. Пишет письма, даже звонит по телефону.
— И кому она звонит?
— Не знаю. Наверное, своему психиатру.
— Доктору О'Доннел?
— Блондиночка такая. Она несколько раз бывала здесь, и Амальтея чувствует себя с ней комфортно. Правда, милая? — Взяв заключенную под руку, надзирательница сказала: — Ну, пойдем, божий одуванчик. Назад в твою каморку.
Амальтея послушно встала и позволила надзирательнице увести ее от стола. Она сделала всего несколько шагов и вдруг остановилась.
— Амальтея, пойдем.
Но арестантка не двигалась. Она стояла, как будто у нее вдруг онемели конечности.
— Милая, я не могу ждать тебя целый день. Пойдем.
Амальтея медленно повернулась. Ее взгляд был по-прежнему пустым. И слова, которые прозвучали в следующий момент, казалось, произнес не человек, а заводной механизм. Заключенная взглянула на Мауру.
— Теперь и ты тоже умрешь, — сказала она. После чего отвернулась и побрела назад, в свою камеру.
* * *
— У нее поздняя дискинезия, — сказала Маура. — Вот почему суперинтендант Герли пыталась отговорить меня от свидания. Она не хотела, чтобы я видела Амальтею в таком состоянии. И узнала, что они с ней сделали.
