— Я не могу остановить кровотечение! — воскликнул Фрост; с его руки тонкой струйкой капала кровь.
Риццоли схватила с кушетки покрывало и скомкала его в кулаке. Потом нагнулась, чтобы прижать импровизированную повязку к шее Бонни. Фрост убрал руку, и, прежде чем Риццоли успела заткнуть рану, горло женщины снова покрыла кровь. Повязка тут же промокла.
— У нее и рука кровоточит! — воскликнул Фрост.
Посмотрев под ноги, Риццоли увидела, что из порезанной ладони Бонни вытекает кровавый ручеек. «Нам не остановить этот поток…»
— Где «скорая»? — спросила она.
— Едет.
Бонни подняла руку и ухватилась за Риццоли.
— Лежите смирно! Не двигайтесь!
Бонни дернулась, теперь уже обеими руками хватая воздух, словно отбиваясь от нападения.
— Держи ее, Фрост!
— Господи, какая она сильная.
— Бонни, прекратите! Мы пытаемся помочь вам!
Женщина снова дернулась, и Риццоли ослабила хватку. Лицо обдало теплом, и она почувствовала на губах кровь. Джейн стало дурно от ее железистого привкуса. Бонни вывернулась на бок и засучила ногами, как поршнями.
— Она умирает, — сказал Фрост.
Риццоли с силой прижала щеку Бонни к ковру и вновь заткнула тряпкой рану. Кровь теперь была повсюду — когда Риццоли пыталась восстановить давление на скользкую поверхность раны, она забрызгала и рубашку Фроста, и свой пиджак. Так много крови. Господи, сколько же крови может потерять человек?
По дому загремели шаги. Это были двое ребят из бригады наблюдения. Риццоли даже не подняла взгляд на ворвавшихся в комнату мужчин. Фрост крикнул, чтобы они держали Бонни. Но их помощь уже была не нужна: судороги сменились агонией.
— Она не дышит, — сказала Риццоли.
— Перекати ее на спину! Давай быстрей.
Фрост накрыл губами рот Бонни и принялся делать искусственное дыхание. Потом поднял окровавленное лицо.
— Пульса нет!
Один из копов положил ладони на грудь жертвы и начал массаж сердца. Его руки безжалостно давили на голливудскую грудь Бонни. С каждым нажатием из раны вытекала лишь тонкая струйка крови. В ее венах осталось слишком мало крови, чтобы питать жизненно важные органы. Они откачивали пересохший колодец.
Бригада «скорой» прибыла с трубками, мониторами и капельницами. Риццоли отошла в сторону, чтобы не мешать их работе, и ей вдруг стало так нехорошо, что пришлось присесть. Она рухнула в кресло и опустила голову. До нее вдруг дошло, что она сидит на белой ткани и пачкает ее кровью со своей одежды. Когда Джейн вновь подняла голову, Бонни уже подключили к капельнице. Ее блузка была порвана, лифчик разрезан. Провода ЭКГ опутывали ее грудь. Всего неделю назад Риццоли думала об этой женщине как о кукле Барби, тупой и пластмассовой, в розовом трико из спандекса и босоножках на шпильках. Сейчас она и впрямь казалась пластмассовой, восковой, с безжизненными глазами. Риццоли заметила одну из босоножек Бонни, которая валялась в стороне, и представила, как женщина пыталась убежать в этой немыслимой обуви. Как клацала по коридору высоченными каблуками, а потом боролась с убийцей. Даже после того как медики увезли Бонни, Джейн все сидела, разглядывая бесполезную туфлю.
— Она не оклемается, — констатировал Фрост.
— Знаю. — Риццоли взглянула на него. — У тебя весь рот в крови.
— Ты бы на себя посмотрела в зеркало. Я бы сказал, что мы оба хороши.
Джейн подумала о крови и о том, что в ней может содержаться. ВИЧ. Гепатит.
— На вид она казалась здоровой. — Это было все, что смогла выдавить из себя Джейн.
— Все равно, — возразил Фрост. — Ты ведь беременна и все такое…
«Ну и какого черта я здесь делаю, по щиколотку в крови? Я должна лежать дома у телевизора с поднятыми вверх опухшими ногами, — думала она. — Будущая мать не может так жить. Никто не может так жить».
Она попыталась встать из кресла. Фрост протянул ей руку, и впервые она не отвергла его помощь. «Иногда приходится принимать руку помощи, — подумала она. — Иногда стоит признаться в том, что сама ты не справишься». Ее блузка окаменела от запекшейся крови, руки покрылись бурой коркой. Скоро появятся криминалисты, а за ними и пресса. Как всегда, эта чертова пресса!
Пора было привести себя в порядок и приступить к работе.
* * *
Маура вышла из машины, тут же оказавшись под прицелом фотокамер и микрофонов. Проблесковые маячки полицейских патрульных машин полыхали голубыми и белыми огнями, освещая толпу зевак, которые выстроились по периметру ленты оцепления. Она без колебаний направилась к дому, не давая журналистам шанса приблизиться. У дома она кивнула патрульному, охранявшему место преступления.
Он удивленно кивнул ей в ответ:
— Э-э… здесь уже доктор Костас…
— И я тоже, — сказала она и скользнула под ленту оцепления.
— Доктор Айлз!
— Он там?
— Да, но…
Маура продолжала свой путь, зная, что полицейский не отважится противоречить ей. Ее авторитетный вид служил пропуском повсюду. У входа в дом она надела перчатки и бахилы — необходимые аксессуары для работы с кровью. Потом вошла в дом, где уже работали эксперты, едва покосившиеся в ее сторону. Она беспрепятственно прошла из коридора в гостиную и увидела залитый кровью ковер и медицинский мусор, оставшийся после визита «скорой помощи». Шприцы, надорванные упаковки, окровавленные марлевые повязки. Тела не было.
Она вышла в коридор, стены которого еще хранили отпечаток насилия. Одна стена была залита брызгами артериальной крови. Другая — усеяна каплями крови с орудия убийства.
— Доктор? — В конце коридора показалась Риццоли.
— Почему вы не позвонили мне? — спросила Маура.
— Костас занимается этим делом.
— Я это уже слышала.
— Вам не нужно здесь находиться.
— Вы могли бы сказать мне, Джейн. Могли бы поставить меня в известность.
— Но это не имеет к вам отношения.
— Это имеет отношение к моей сестре. А значит, и ко мне.
— Вот поэтому вас и не привлекают к делу. — Риццоли приблизилась к Мауре и уставилась на нее немигающим взглядом. — Думаю, нет необходимости объяснять это. Вы и сами все знаете.
— Я не прошу, чтобы меня назначили судмедэкспертом по этому делу. Меня возмущает то, что вы даже не позвонили мне.
— У меня не было возможности, ясно?
— Это оправдание?
— Но это правда, черт возьми! — Риццоли жестом показала на залитые кровью стены. — Здесь было две жертвы. Я еще даже не обедала. Еще кровь не смыла со своих волос. Черт возьми, мне даже пописать было некогда. — Она отвернулась. — Ладно, мне некогда оправдываться, тут дел по горло.
