Вернее, получила. Но накупила еды, принесла в детдом и все отдала мелким. А еще игрушек купила. Барби девчонкам. И трансформеров мальчишкам.
А потом, уже после выпуска из детдома, все свободные деньги уходили на еду, одежду, плату за квартиру. Мне, конечно, полагается жилье от государства. И да, стою на него в очереди. И даже оно строится. Где-то в Малых Ебенях, куда автобусы не ходят и конные повозки не ездят. Вертолеты, наверно, летают. Но я пока на личный вертолет не заработала.
Это место еще хуже, чем то, где я чуть не сдохла от болезни совсем недавно.
Мысли перетекают в этом направлении. Как там бабулька, что спасла меня? Надо бы навестить… Но это нереально. Не дай Бог попадусь Козловским. И к чему тогда это все было?
Может, потом, когда Виктор разберется со всеми тварями… А в том, что он разберется, я нифига не сомневаюсь.
И даже помогу ему. По мере сил и возможностей.
— Это же Сашка!
Голос раздается со спины, неожиданно для меня настолько, что я вздрагиваю и роняю стаканчик с недопитым кофе.
Торопливо убираю с пути кофейной лужи свои покупки, разворачиваюсь.
Бл… Блиииин то есть…
Ну вот чем я думала, когда сюда явилась!
Это же мелкие с детдома!
Верней, они не мелкие. Были мелкими, когда я уходила. А сейчас лошади по шестнадцать-семнадцать лет.
Смотрят на меня, удивленно-радостно.
И жадно.
А мне, хоть и не надо вообще с ними общения, особенно сейчас, но не могу сделать вид, что не знаю. Не по-человечески это.
А потому я улыбаюсь и машу им рукой.
И через пять минут мы уже ржем, обсуждая знакомых учителей, едим купленную мной фри и пьем колу.
Девчонки выглядят неплохо. Такие милые все, румяные. Не то, что я — бледная немочь.
Спрашивают меня, где я теперь. Что-то вру про работу продавцом.
— Прикинь, а тебя искали, — говорит самая младшая из них, Маруська.
— Да?
Холод продирает, но голос вроде держу спокойно. Искали, значит…
— Ага… Сначала бандюки какие-то, Козловские, пацаны говорили, — простодушно хлюпает колой Маруська, — а потом такие серьезные дядьки, говорят, из конторы.
— Кто говорит? — не, нормальный голос. Молодец, Сашка.
— Так пацаны же!
— Ладно, девки, пошла я, а то один выходной…
— И Ванька еще заходил на днях, — продолжает Маруська. Остальные молчат и вовсю занимаются картошкой с колой. — Смурной такой. И морда сильно битая. Тоже тебя искал.
Бл… Вот теперь уж только бляяяя…
— Ладно, приятно было…
Но тут Маруська поднимает от колы взгляд куда-то мне за спину и расплывается в идиотской улыбке:
— Ох, нихера ж себе…
Я пытаюсь повернуться, путаюсь в пакетах, которые уже успела подхватить, они падают, наклоняюсь…
И в этот момент надо мной раздается знакомый голос, от которого мороз уже в который раз по коже ползет:
— Саша?
И столько в этом голосе… Льда, что я так и застываю в скрюченном положении и какое-то время всерьез даже раздумываю, а не забраться ли мне целиком под стол? Может, обойдется?
Чувствую, как замерли девки, и даже картошкой не шуршат. Видно, пялятся.
Неудивительно. Есть на что посмотреть, есть.
Над головой, с еще большим льдом, раздается приказ:
— Вылезай.
Сукасукасука…
Не обойдется.
Похоже.
И даже наверняка.
14. Рабочие отношения
Виктор всегда подозревал, что младшую сестру отец с матерью специально родили, чтоб ему жизнь медом не казалась.
Разница у них была серьезная в возрасте, восемнадцать лет, а потому воспринимать ее, как равную, он вообще не мог.
Собственно, он ее малявкой тоже только эпизодами и видел. Сначала армия, потом контракт, потом институт, потом работа. С восемнадцати лет Виктор с родителями не жил, и в дальнейшем такого не планировал.
Но Светка, это рыжее несчастье, или счастье, тут уж с какой стороны посмотреть, вошла в его жизнь с самого первого момента, когда после роддома ее привезли в их квартиру.
Виктора забирали через неделю в армию, повестка пришла уже.
И мысли были не здесь.
Конечно, он радовался сестре, активно участвовал в празднике, что закатил отец, когда забирал маму из роддома.
Но все отстраненно.
Дома мама распаковала розовый сверток, Виктор наклонился чисто из любопытства…
Мелкое сморщенное существо, до этого самозабвенно орущее, резко замолчало и уставилось на
Виктора голубыми глазами.
— Ты смотри-ка! Замолчала! — рассмеялась мама и принялась быстренько переодевать сестру.
— Знакомится, — авторитетно влез отец.
— Да она еще не видит ничего, — возразила мама.
Сестра же, словно опровергая ее слова, не сводила глаз с Виктора. А он… Протянул к ней руку. Зачем-то.
Брать ее явно не собирался же.
И сестренка моментально ухватилась за его палец. Крепко.
Виктор так и замер. Настолько новыми были ощущения. Неожиданными.
Мама хлопотала возле дочки, угукала, смеялась, отец разглядывал ее с некоторым сомнением на физиономии… А Виктор таял, как мороженое на солнце. Но никому, естественно, никогда.
Потом Светка опять орала, потому что ей насильно разжали пальчики, заставляя выпустить Виктора, потом ела, а потом спала.
Все уже давно праздновали, сослуживцы и друзья отца мирно выпивали на кухне, не суясь в комнату, где отдыхали мама и Светка… А Виктор все еще машинально трогал себя за указательный палец, который хватала сестренка…
Позже он часто вспоминал это ощущение. Тепла.
Особенно, когда Светка начинала доставать.
А делала она это частенько, коза рыжая, неуемная.
Поздний ребенок, безграничная любовь родителей и брата, Светка делала вообще все, что хотела.
Например, ничего ей не стоило упросить взрослого, серьезного мужика заскочить в обеденный перерыв в молл за специальной фигнюшкой, которой даже названия-то не было нормального. Ну, по крайней мере, Виктор этого названия не знал. Так же, как и не знал, почему он должен скакать в торговый центр за не-пойми-чем. Почему нельзя это не-пойми-что заказать с доставкой?
Но отказать не смог. Как всегда.
И, в принципе, даже порадовался, что не отказал.
