Раздосадованная промахом, спешно несусь в номер, открываю своим ключом, аккуратно заглядываю.
Фух! Никого! Успела, значит!
Быстренько перестилаю кровать, пополняю запас еды и напитков в холодильнике, проверяю полотенца, халат, тапочки и прочее.
И пропускаю момент, когда с балкона ко мне шагает гостья!
Блин, так неудобно, так неправильно! Если она нажалуется Марине Васильевне… А я только завтра со стажировки на постоянку выхожу!
Я начинаю что-то говорить гостье, невысокой, примерно одно со мной роста, очень красивой девушке, с таким невероятно живым рыжим цветом волос, что сразу видно, не крашенные. Только свои могут так блестеть и так лежать красиво, волнами. Я прямо завидую даже.
Девушка оказывается немой, уверяет жестами, что вообще никаких проблем, улыбается. Красивая такая. И улыбка у нее нежная. Чистая. И сама девушка, с прозрачной белой, кое-где помеченной веснушками кожей и зелеными русалочьими глазами, кажется нездешней. Она с огромным интересом слушает мои разъяснения по поводу заполнения холодильника, удивленно расширяет глаза, когда говорю, что вся еда и напитки бесплатные и ежедневно пополняемые. Понятливо кивает на мои объяснения по всем основным моментам пребывания в номере.
Она такая позитивная и доброжелательная, что я невольно тоже начинаю улыбаться и ощущать себя проще.
Наверняка, она не москвичка. Слишком просто, слишком душено себя ведет. Гостья. Может, командировочная из провинции? Спросить неловко, не мое дело это. Но интересно. Очень.
Выхожу, невольно улыбаясь и изо всех сил надеясь, что рыженькую русалочку не постигнет моя судьба, и ей не придется разочаровываться в столице. И, особенно, в мужчинах, живущих здесь.
Она слишком славная, чтоб ее можно было обидеть…
Когда через день, утром, я вижу эту девушку на руках у Тимура, то от шока не могу удержать в руках баллончик с чистящим средством.
Сдавленно ахаю, словно в стоп-кадре, подмечая бледное испуганное лицо рыжей немой гостьи, ее беспомощно упирающиеся в широченные плечи тонкие пальцы… И жесткое лицо Тимура, которое прорезает тень неудовольствия, когда он разворачивается на мой слабый «ах», и наши взгляды встречаются.
Он хмурится, кривит губы, а затем… Затем просто заходит со своей беспомощной ношей в квартиру генерального директора, собственника компании, в которой я работаю.
26. Раздевайся…
Картина, которую только что наблюдала, до того ужасная, что пару секунд стою, заторможено хлопая ресницами и не понимая, что делать дальше.
Убегать? Подальше от Тимура, непонятно, каким образом оказавшегося здесь?
Может, наоборот, нестись на помощь Майе? Она явно была не в себе, когда Тимур в номер ее тащил…
Вспоминаю бледное лицо, красные, будто искусанные, губы, панику и отчаяние в зеленых глазах… Что он с ней там… Да, понятно, что! Как так можно? Как можно ее, такую… Она же… Господи, да это все равно, что котенка маленького обидеть!
Не думала, что Тимур настолько… Хотя, что я про него знаю? Я его вообще, оказывается, не знаю… После того, как он, совершенно не стесняясь и даже не пытаясь меня найти, просто привел в нашу (Черт! Его! Его квартиру!) женщину… Я вообще могу полностью признать, что дура и в мужиках ничего не понимаю. В одном конкретном мужике…
Но это не значит, что теперь позволю так обращаться с беспомощной девушкой!
Поднимаю с ковра средство для уборки, решительно направляюсь в квартиру генерального директора. Не знаю, каким образом сейчас буду добиваться, чтоб открыли, мои-то ключи не подходят, я вообще на этом этаже сегодня случайно, администратор отправила пятно на ковре в дальнем конце коридора отчистить…
Но я не могу, просто физически не могу оставить это дело просто так! Пусть увольняют меня потом! Такие гадости, такие несправедливости видеть и закрывать глаза… Нет уж!
Меня буквально топит изнутри ярость, настолько неожиданная для меня, боевая, можно сказать, что в голове вообще нет никаких стопоров. Нет идей, как я буду отбивать Майю у Тимура, как вообще собираюсь с ним воевать. Просто одно чистое, незамутненное бешенство.
Именно оно движет мной, когда со всего размаха влетаю в Тимура, резко распахнувшего дверь и вышедшего навстречу.
Не успеваю затормозить и, словно мелкое, но крайне злое торнадо, сношу здоровенного мужчину с пути!
— Ох, нихера себе! — выдыхает он, машинально по-боксерски уклоняясь и одновременно перехватывая меня за плечи, — Мышь, ты с ума сошла?
Я яростно рвусь из его лап, рычу на пониженных оборотах:
— Убери руки! Ну!
Он, уже придя в себя немного от моего напора, молча сжимает плечи и толкает в сторону соседней двери, которая как раз оказывается за моей спиной.
Как-то очень быстро, так, что не успеваю толком воспротивиться, активирует вход ключ-картой и запихивает меня в квартиру.
Захлопывает дверь. И прислоняется к ней спиной, молча глядя в мое лицо.
Не осматриваюсь, не до того. Понимание, что неожиданно оказываюсь наедине с ним, глушит все рецепторы разом. И воздуха не хватает. Это все… Это все чересчур… И вообще… Что с этой девушкой? Что с Майей?
— Что с Майей?
Тимур хмурится, смотрит на меня… Так непонятно. С пренебрежением? Злобой? И в то же время как-то… Пошло очень. Оглядывает… Словно клиент проститутку, прикидывая, подходит ли она ему.
Мне его взгляд непонятен и неприятен. Это я должна на него так смотреть! Это он плохо со мной поступил!
— Откуда ты здесь? — голос у него сухой, такой… Жутковатый… И сам он. Чужой.
Пожалуй, я только теперь до конца осознаю положение вещей.
Кто я. Кто он.
Кто тут игрушка временная, зверек, которого было интересно потискать. Посмотреть за реакцией… И кто тут ленивый игрок-наблюдатель…
Сердце неожиданно колет. Так остро, так больно, что невольно морщусь.
И выдыхаю… Все. Никаких эмоций. Неважно, как он смотрит и что думает.
Я на работе. И Майя… Что с ней?
— Я здесь работаю, — сухо отвечаю ему, сжимая в руках средство для чистки, — что с Майей?
— И давно ты здесь… работаешь? — все так же лениво осматривая меня с ног до головы тягучим пошлым взглядом, продолжает он допрос, полностью игнорируя мои вопросы.
— Не очень… Не важно. Мне нужно… Продолжать работать. И узнать, что с Майей. Может, ей нужна помощь…
— Не нужна. С ней все нормально. Бурная ночь, так бывает, знаешь ведь?
Бурная ночь…
От понимания, еще одного, буквально вещественного, осязаемого доказательства его скотства, пересыхают губы. И сердце давит. Черт, я ведь так приступ словлю…
