Боже, ну вот за что мне это все?
Зачем ему я?
Майя зачем?
Он что, маньяк-извращенец, любитель странных девушек? Я же с ним две недели жила, практически, в одной квартире… Как не заметила? Такая дура, да?
Удивительно, всегда считавшая себя умной, оказалась самой обычной влюбленной дурой… Даже сейчас, вспоминая его жестокие глаза, его руки грубые, одновременно продирает дрожью возбуждения.
Он шептал… Гадости, да… А мое тело привычно реагировало. Загоралось. Отвечало ему. И это, именно это — днище. Самое-самое днище, за которым просто все. За которым меня уже не будет.
Меня и так не осталось. Потому что сейчас я, нормальная я, должна думать о несчастной рыжей Майе, которую этот гад, похоже, всю ночь терзал… Должна об этом думать с ненавистью к нему и жалостью к ней.
А у меня — только боль получается. Боль, боль, боль… Он ее трогал, на руках носил… Как меня.
И целовал, наверно, так же…
И обманывает тоже, как меня.
И мне больно. Больно, больно, больно!
Зажимаю изо всех сил ладонью рот, чтоб сдуру не закричать от этой боли. Ощущаю, как слезы льются по щекам, пальцы заливают…
Я же не должна плакать… Я же ненавидеть должна… Почему плачу? Почему я плачу из-за того, что этот гад обнимал и целовал другую? Сейчас? Когда уже отпустила? Отпустила же? Тогда почему все так? Больно почему?
Не выдерживаю, валюсь на койку и захожусь в диких, безумных просто рыданиях. Не могу остановиться, не могу убедить себя в том, что это все — не мое, что это — неправильно.
Потому что это — не мое, да.
И это — неправильно.
Но понимание не отменяет боли.
27. Боевая мышь в полете
Через пятнадцать минут рыдания стихают, да и боль тоже, как ни странно. Словно я ее наружу выпустила, освободилась.
Выдыхаю, иду в ванную, смотрю на себя в зеркало. Хороша, ничего не скажешь…
Через полчаса мне надо быть на смене. Если отсюда увольняюсь, то там надо держаться всеми лапами.
И комнату опять искать… Недолго радовалась…
После ледяных умываний становится лучше.
Одеваюсь, собираю сумку, чтоб, в случае чего, сразу уйти. Заявление напишу завтра, когда на смену приду. Заодно, зайду к Майе, выясню, как она. Просто выясню. И попытаюсь рассказать про Тимура. Предупредить. Если, конечно, она захочет слушать, потому что, если б мне, в самом разгаре романа с Тимуром, кто-то попытался что-то про него сказать… Да мне и пытались же! Как я себя вела? Смеялась? Не принимала близко к сердцу? Вот именно. Так что… Но предупредить я обязана. Может, Майе повезет больше, чем мне.
В кофейне, за привычными утренними делами, забивается остаток боли, на первое место выходит привычный мне прагматизм. Я начинаю прикидывать, каким образом избежать отработки, потому что уже успела подписать трудовой договор, и там указан срок две недели… Меня банально могут не отпустить. И, если захочу уйти со скандалом, то и в трудовой напишут такое, что потом ни в одном приличном месте не устроюсь… Потом еще надо квартиру… Хорошо бы, рядом с работой, потому что удобно так, я уже успела оценить, каково это — не тратить ежедневно на дорогу до работы по часу своей жизни. И потом… Надо еще искать работу. Может, повезет в другую кофейню устроиться? Тоже два-два? Тогда бы вообще прекрасно было…
Короче говоря, усиленно забиваю эфир, прячась малодушно за этим всем от боли, которая никуда не делась, просто спряталась, на второй план отошла.
По опыту знаю, что, стоит немного задуматься, потеряться, и все вернется. Да еще и усилившись многократно. Потому — нельзя. Просто нельзя расслабляться. Для меня в этом нет ничего хорошего.
Вон, один раз расслабилась, поверила, теперь выплыть не могу никак…
Смена идет своим чередом, все спокойно и мирно, это вообще место хорошее, люди в основном, адекватные, куда там шашлычке! Тихо сидят, едят свои бизнес-ланчи, пьют кофе, разговаривают про работу. Благодать…
После обеда кофейня пустует. Теперь надо ждать пятичасового наплыва, когда народ заканчивает работу или, если до шести сидят, то сбегают пораньше, и заглядывают сюда подкрепиться кофе перед поездкой по московским пробкам или в метро.
Я использую это время, что прибрать за стойкой бара, проверить наличие салфеток на столиках. И потому новую посетительницу замечаю не сразу.
Она сидит, отвернувшись к большому панорамному окну, и кажется на фоне его удивительно хрупкой, потерянной какой-то.
У меня сердце замирает. А затем начинает биться чаще, потому что посетительницу я знаю.
Майя.
И она плачет.
Внутри все обрывается. Все-таки, какой он гад, какая сволочь! Сделал ведь ей больно, скот!
Подхожу, даже не думая о том, как это выглядит.
Майя узнает меня, как ни странно… Хотя, что тут странного? Она — нормальный, адекватный человек, видит во мне в первую очередь человека, а не обслуживающую тень.
От понимания, что она не убереглась тоже, становится буквально физически плохо. И очень хочется помочь.
Я помогаю. Увожу в туалет, чтоб умылась и успокоилась… И не могу сдержаться, знаю, что это, в общем-то, не мое дело, нельзя лезть так бесцеремонно, но так хочется помочь…
Несу какой-то сбивчивый бред, пока она аккуратно промокает лицо салфеткой:
— Не думай о нем, — говорю я, — он — козел и бабник…
Майя вскидывает на меня удивленный взгляд, она, кажется, не понимает, о чем я. Или, скорее, удивляется, что я знаю о ее беде.
И я продолжаю, не в силах сдержать порыв:
— Забудь, они все такие… Лапшу на уши вешают, а мы верим… Дурочки…
Последнее слово выходит почему-то со всхлипом, и Майя отстраняется, пристально глядя на меня. У нее темные красивые брови, сейчас нахмуренные. И глаза зеленые смотрят выжидательно и напряженно.
Я выдала себя, похоже… Выдала. Ну и ладно. Главное, ее предупредить. Ведь, на самом деле, все это вообще ерунда. Это все проходит! Проверено!
— Не обращай внимания, — смаргиваю, удивленно ощущая влагу на щеке. Да что за черт! С досадой вытираюсь и продолжаю, — он мне тоже говорил… Но я не поверила, не думай! Просто…Ты, наверное, впервые столкнулась, да? Это пройдет, поверь мне. Пройдет… — усилием воли привожу мысли в стройность, понимая, что надо пояснить источник информированности, — я вас видела… Я сегодня с утра смену заканчивала и видела, как он тебя на руках в квартиру генерального заносил… Прости, это не мое дело, конечно, но лучше узнать раньше, что он гад и козел, чем потом… Когда поздно будет…
Майя прижимает ладонь ко рту, глядя на меня испуганно и удивленно, а затем отрицательно машет головой.
